Читать «На хуторе Загорье» онлайн - страница 65

И действительно, в одну из последующих встреч брат «отдарил» меня. Собрались мы тогда у матери, в Смоленске, в доме четыре по Запольному переулку. Брат приехал в тот раз вместе с А. Г. Дементьевым.

Не помню, не заметил, откуда у него в руках появились золотые наручные часы «Москва» (в фабричном футлярчике). Он вручил этот дорогой подарок мне и сказал: «Прими, Ваня, что сумел придумать я для тебя. Знаю, — говорит, — что часы у тебя есть, но ведь и у меня тоже не могло не быть письменного прибора. Так ведь? И понимаю — твой дороже».

Меня очень тронуло внимание брата, но когда я не обнаружил дарственной надписи и сказал, что было бы еще дороже, если бы было выгравировано: «Брату…», он взглянул этак с прищуром и ответил: «Зачем, Ваня, эта вывеска?»

— А вот и тебе, Павлуша! — Брату Павлу он подарил карманные часы из класса обычных, недорогих, тут же подчеркнул: — Кажется, молоком заведуешь? Так вот, по строгой технологии положено разводить молоко спиртом только по часам. И чтобы, знаешь, все в меру, и не раньше и не позже, иначе нейтрализующее свойство молока не возымеет должной активности.

Павел всегда был осторожен в выражениях своих чувств и за подарок благодарил, как принято было прежде, сдержанно.

Беседа наша текла свободно. Александр Трифонович поведал о том, что он уже «да, я — дед» (ему было сорок шесть), что в этом возрасте якобы из ста родившихся — в живых только четверо, а у него есть внук, который порядком напоминает о себе, и что он, Александр Трифонович, предлагал своим: «Давайте я его высеку!», что забот об этом внуке столько, что из-за развешанных пеленок не всегда можно добраться до кухни, и что он очень боялся, справится ли дочь с обязанностями матери новорожденного, но… «Понимаете, умеет. Все как и должно…» И потом он еще раз сказал: «Я — дед!»

Тут я и бухни, мол, дед — дело большое. Гляжу, он как-то грудью, внутренне засмеялся, качнув головой, посмотрел на меня искоса и сказал твердо: «Талант нужен… выйти в деды!»

Этим же вечером мы договорились поехать утром следующего дня в Лонницу, к старшему брату, Константину Трифоновичу, который теперь там жил и работал. Он был в то время совхозным кузнецом: «железки гну!» — как он сам об этом говорил и отмечал между тем, что мастерство прежних лет утрачено, что есть и сварка, и фабричный топор, и готовый заводской болт, что приходится лишь кое-что мелочное делать методом дедов, а основное требует иных средств, кузнец для сельского жителя перестал быть мастером. «Гну железки»… В эти слова вмещался смысл утраты прежней значимости кузнеца на селе.

От станции Красное мы должны были идти километра полтора параллельно железной дороге вспять, к усадьбе совхоза Лонница (Александр Трифонович сказал, что в русском произношении должно быть Лённица, а не Лонница, что это не иначе как от слова лён). Брат с живым интересом рассматривал пасущиеся стада черно-пегих крупных коров, отмечая их хорошую упитанность, и находил даже какие-то признаки молочности: «Шеи у животных резко утонченные — молочная порода».