Читать «Автопортрет художника (сборник)» онлайн - страница 207

– Папа, – сказал он, боясь признаться отцу, как плохо ему стало и, что, похоже, ему конец, – а давай споем, папа?

– Что ты хочешь спеть, сынок? – спросил отец, помолчав, и майор хорошо представлял себе его лицо.

– Как в детстве, – сказал с трудом…

– Ну, когда ты нас с братом себе на грудь сажал, и пел… – сказал он.

Капитан, помолчав, спросил:

– Ты что, ранен?

– Боюсь, более чем, – сказал майор Лоринков отцу.

Получилось так, что именно в этот момент в боевых действиях наступила небольшая передышка. Штурмующие, перед решительным и последним броском, прилегли отдохнуть, перекусить, и выпить. Защитники Кремля, обратив внимание на время, обратились к Мекке и стали совершать последний намаз. Часть нападающих тоже совершала намаз, только праздничный. И только молдавские отряды НРКА не принимали участия во всеобщей передышке – молдаване бродили по захваченным палатам Кремля и усердно срисовывали способы планировки, и откалывали образцы плитки и паркета. Над городом все затихло, как бывает перед последним сражением. И в полной тишине вдруг над Кремлем зазвучала песня.

– Эх, дороги, пыль да ту-у-у-уман… – пел капитан Лоринков своим низким, грубым голосом.

– Холода, тревоги, да степной бурьян, – слабо подпевал ему глухим голосом сын.

Пели они так хорошо, и так душевно, что, казалось, их слушал весь Кремль. Все затихли. И кавказские защитники, все как один с зелеными лентами смертников, и таджикские гвардейцы штурмовых отрядов, и даже помешавшиеся на кафеле молдаване. И сам президент Медведев, мрачно устанавливающий к своем окне крупнокалиберный пулемет. И даже стены древнего Кремля. И призрак Стеньки Разина, который дождался, наконец, того, чтобы НАША, а не ИХ, взяла.

Стих Кремль. Стихла Москва. Стихла Россия.

И неслась над ними песня, любимая песня двух русских молдаван – песня о Забайкалье, – и постепенно булыжники площади перед людьми исчезли, и на их месте зашатался, под суровым забайкальским ветром, степной бурьян…

– В холодах и тревогах…

– Кр-а-а-ай сосновый, – пропел слабеющим голосом майор.

После чего потерял сознание. И отец, не захотевший петь без сына, умолк. И песня смолкла. И мир смолк.

И тишина стала страшной.

Капитан Лоринков встал в полный рост, передернул затвор, и пошел наверх.

За сыном.

ххх

… если бы кто-то сказал писателю Лоринкову осенью 2009 года о том, что впереди его ждет пять лет кровопролитной войны в Подмосковье и Москве, штурм московского Рейхстага и неожиданная встреча там же с отцом, он бы не то, чтобы удивился. Но не поверил бы, это точно.

В Москву Лоринков ехал на три дня.

Принять участие в книжном фестивале, прочитать какой-нибудь рассказ, выпить бутылки две коньяка, да потолковать о литературе с какой-нибудь сведущей в этом вопросе московской дамой. Конечно, Лоринков слыхал, что писателю, вроде как, следовало бы относиться к своему призванию посерьезнее. Ну там, быть совестью нации, и ее пророком, и все такое. Но он был для этого человек чересчур легкомысленный. Поэтому меньше всего Лоринков думал о том, чтобы произвести на весь мир и на свою страну впечатление писателя. Звериная серьезность не относилась к его многочисленным недостаткам.