Читать «Гончаров без глянца» онлайн - страница 146

И тогда только, как купил, заметил несообразность. Там пистолет, т. е. конец всему, а тут 1000 листов, т. е. около трех лет жизни заручил себе! Завтра или послезавтра же исправлю эту несообразность: т. е. куплю и пистолет и положу рядом с этой книгой, и каждый день буду спрашивать себя to be or not to be? Да еще череп где-нибудь достану — да!

Я решил не печатать — не потому, чтобы не хотел (Боже сохрани: я и права не имею, это мой долг печатать, если уже написано), а потому что мрачное предчувствие говорит мне, что что-нибудь да помешает печатать. Около меня раскинуты какие-то тенета, в которые меня ловят, как зайца, и травят собаками. И затравят — вы увидите. И все же я буду правее многих.

«Что за мрачные мысли, а уехали вы от нас веселый?» — скажете вы. Да, я отовсюду уезжаю веселый — и от вас тоже. Но мне все казалось, что будто и вперед меня бросились, и по пятам моим погнались — все обитатели и обитательницы Швальбахской улицы и все гулявшие там: и лейтенанты, и красавицы, и коровки — и даже большеголовый мальчик, или если не все, то некоторые, чтобы караулить, ловить меня, подводить, смеяться. Только вы одни с Любовь Исааковной и остались немножко за меня, все же против. И все мне кажется, что со мной случится впереди неприятность, что на меня обрушат какую-нибудь скверную, скандальную историю… И вот я и завожу себе револьвер, с одной стороны, и книгу Water-closet, с другой, чтобы решить: to be or not to be!

Поступите с моими тетрадями решительно как заблагорассудите. Если вы полагаете, что их стоит и можно печатать, то печатайте. Если же встретите препятствие — оставьте. Что же делать, если не судьба!

Иван Александрович Гончаров. Из письма А. А. Музалевской. 27 сентября 1868 года:

От хандры не спасает меня и занятие, некогда любимое, т. е. литература. Я было усердно стал работать летом, подвел свой старый труд к концу и даже уговорился с одним редактором печатать его. Да не достало терпенья. Начало залежалось и теперь старо, а вновь написанное надо много отделывать — и я махнул рукой и бросил. Редактор сердится на меня, я сержусь на себя и на свою старость — и ничего теперь не делаю, гляжу только задумчиво в окно и ковыряю в носу.

Иван Александрович Гончаров. Из письма С. А. Никитенко. Осень 1868 года:

В конце концов все-таки пришли к тому, что я отдаю рукопись Михайле Матв<еевичу>. (Стасюлевичу. — Сост.), и 1 ноября вероятно появится и объявление о выходе моего романа.

<…> Я читал первую часть и мне самому страшно, как это все старо, длинно, скучно.

Михаил Матвеевич Стасюлевич. Из письма А. К. Толстому. 1 декабря 1868 года:

Могу вам сказать, что сегодня 3 декабря, а часть «Обрыва», назначенная в январь, уже лежит на столе — сверстанная.

Из этого Вы заключите, что мы с Иваном Александровичем не дремлем и поработали в конце ноября — немало.

Он совсем здоров, не хандрит и выступает молодцом, но все же говорит, что первого января зароется в подушки так, что видны будут его посетителям одни только каблуки.