Читать «Охота на свиней» онлайн - страница 4

Ночной Висбю, огражденный ладонями крепостных стен, пустынен и тих, и вдруг тишину готовящегося отойти ко сну заповедного города разрывает крик бредущего неверной походкой горожанина. Он кричит одно слово, только одно, но очень громко. Придавая голосу множество оттенков, он вносит некоторое своеобразие в свой монолог. «Что он орет?» — спрашиваю у друзей. Оказывается, он орет: «Простите!» Это он просит прощения за то, что нарушает покой. Не очень вежливо, но вполне остроумно. Вот вам и сдержанность, вот и медлительность…

С каким, признаться, удовольствием я видел, как в Швеции, в самом Стокгольме, граждане преспокойненько переходят улицу по красному сигналу светофора. Они не стоят зачарованные красным светом, не стоят, наслаждаясь своим демонстративным послушанием. Посмотрят направо, посмотрят обязательно и налево, нет транспорта — идут. Разумеется, такую вольность можно наблюдать по преимуществу на небольших улицах и нешироких перекрестках.

Я вспомнил об этой весьма для меня симпатичной черте шведского городского обихода в связи с прозой Вилли Чурклюнда.

Его проза сродни хождению на красный свет.

Может быть, она сродни и постмодернизму, но это направление как раз и есть хождение на красный свет, то есть игра не по правилам, даже как бы осознанный вызов правилам.

Не большой поклонник постмодернизма, уж очень много пустого рядится в оригинальную оболочку, я с удовольствием и неугасимым интересом читал Чурклюнда.

«Вариации» в восьми частях не имеет сюжета, это подчеркнуто независимые, разнесенные в пространстве и времени причудливые истории.

Казалось бы, какой смысл рассказывать о двух живописных шедеврах, неотличимо похожих друг на друга, хотя и созданных разными мастерами, тем более, что изображают они на белом грунте печатными буквами небесно-голубого цвета лишь слово «САНТЕХНИКА»?

А зачем заново пересочинять, вернее, выворачивать наизнанку историю Вильгельма Телля?

И что за смысл в хождении на красный свет?

Что касается правил уличного движения, то здесь все ясно, конечно, им надо следовать. Но жизнь во всем многообразии ее проявлений, в неисчислимой вариантности индивидуальных судеб, мир изменчивый и многоцветный не может быть уложен в правила, ему тесно в коробочках стереотипов.

Развивающаяся, живая жизнь опережает законы и правила, те лишь гонятся за ней, стремясь навести порядок, но сначала жизнь происходит, становится, а потом уже являются правила и законы.

«А что, если жизнь потечет вспять?» — спрашивает себя Чурклюнд.

Вопрос для трезвого сознания может показаться даже нелепым, но обаяние прозы Чурклюнда, доверие ее безусловной художественности освобождает от унылой трезвости, но и не тянет в хмельную бессмыслицу сочинений претенциозных и подражательных.

Чурклюнд предлагает эксперимент. Поскольку экспериментировать с будущим дело фантастов, он берет максимально знакомый сюжет из прошлого. Это лучший способ приобщиться к мысли о вариантности жизни, о ее непредсказуемости, о возможности выбора различных путей. Жизнь в руках такого экспериментатора становится произведением искусства.