Читать «Пасынки восьмой заповеди» онлайн - страница 115

Ближе к полуночи, не выдержав терзаний, он решил отправиться на кладбище — получается, настоящие Самуиловы дети сидят над могилой отца, а он, Мардула, считавший себя истинным защитником покойного бацы, валяется тут на простынях! — и никакие запоры не смогли остановить юношу, никакая боль от ожогов не сумела удержать.

Мардула и сам точно не знал, что скажет Самуиловым приёмышам, когда увидит их, но как только взору его предстали четверо Ивоничей, вцепившихся в дёргающегося франта с заплёванным клочком волос на подбородке… Все мысли разом вылетели из разбойничьей головы, он бросился в свалку и, обдирая подсохшую корку на опалённых руках, ухватил Петушиное Перо за горло.

Наука Самуила-бацы плеснула в Мардуле кипящим варевом — и разбойник мгновение спустя уже стоял рядом с Мартой, взирая на происходящее внутри Великого Здрайцы.

— Ай, мама… — звенящим голосом повторил разбойник и очертя голову кинулся к Седому. Каким чутьём он понял, что этого матёрого волчину надо спасать, а не дубасить, к примеру, камнем по голове — это так и осталось для Марты загадкой, но ловкие Мардулины пальцы в мгновение ока распутали цепь, и оба они, вовкулак и разбойник, побежали вокруг безумного стада, гоня его на Марту.

Когда ближайшая проданная душа оказалась в пределах досягаемости Марты, женщина подтащила её к себе — это оказалась пожилая дама с бородавчатым лицом — и толкнула в ворота. Дама замешкалась, Марта схватила цепь, растущую из крестца несчастной и, не понимая, что делает, ударила цепь о колено, как толстую палку… а потом ещё долго смотрела на обрывки привязи и свои окровавленные ладони.

На уродливом лице дамы появилось что-то, похожее на человеческое выражение, она покачнулась, толкнувшись в створку ворот плечом, и вдруг кинулась в открытый проём, как мать кидается в горящий дом за гибнущим ребёнком.

Марта провожала её взглядом, пока та не исчезла, и повернулась к следующему, совсем ещё мальчику с бордовым родимым пятном во всю правую щёку.

Она рвала цепи, скользкие звенья вырывались из липких от крови ладоней, женщина уже не знала, что хрустит: рвущиеся кандалы или её собственные сухожилия; ворота поглощали освободившихся одного за другим, резкие вскрикивания Мардулы сливались с остервенелым рычанием Седого, из тучи над местом битвы со Стражами доносились ругательства на трёх языках вперемешку с латынью, и рёв, дикий, надрывный, нескончаемый рёв над равниной…

Его преосвященство епископ Гембицкий не любил, да и не умел торопиться. О намерении детей старого Самуила, включая и тынецкого настоятеля, провести ночь на отцовской могиле, он знал заранее; впрочем, тайны из этого никто не делал. Как только все четверо отправились к кладбищу, епископу доложили об этом, едва Ивоничи успели выйти из хаты — высунувшийся в окно монах лишь подтвердил уже известное. Но спешить его преосвященству было некуда. Ничего особенного в том, что взрослые дети, выполняя отцову волю, проведут ночь на его могиле, не было. И всё-таки… Не зря пахолки князя Лентовского божились, что видели рядом с тынецким настоятелем того, чьё имя лучше лишний раз не поминать, врага рода человеческого! Опять же, покойники ожившие и всё такое прочее; может, и померещилось людям княжеским со страху, вот и наплели лишнего — а может, и нет! Почтение к усопшим — дело хорошее, да только не христианский это обычай — ночь на кладбище коротать! Помолись Господу за душу родителя своего, постой над могилкой и иди себе с Богом; а подобное ночное бдение… Что, если Самуиловы дети колдовство какое богопротивное замыслили?