Читать «Под знаком четырёх» онлайн - страница 128

Сименон и сам понимал, что это конец «мегрэ» и Мегрэ. Как Пуаро у Кристи, Мегрэ под конец становится психологически чужд окружающий мир. Именно тогда Сименон и решил: пусть старина вкушает все прелести заслуженного отдыха на лоне природы со своей неизменной и заботливой спутницей.

Но было кончено и с «трудными» романами. Сименон начал новый, вывел заглавие — «Оскар». В другой раз, рассказывая о финале работы романиста, Сименон назвал имя «Виктор». Все было готово для обычного каждодневного труда: полдюжины хорошо заточенных цветных карандашей, конверт из желтой бумаги, на котором предстояло запечатлеть имена действующих лиц и план основных сюжетных ходов, — так повелось с романа «Питер Латыш», когда на барже он торопливо набросал имена и сюжет на подвернувшемся под руку желтом конверте. Но тогда он только успевал записывать, — так сильно было воображение. Теперь на листке сиротливо чернело заглавное имя: ни образов, ни намека на сюжет, ни даже первой ударной фразы для начала… И на третий день он сказал Терезе: «Больше романов я писать не буду». И о том же заявил прессе.

Итак, Сименон тоже дал себе окончательную отставку, но как романисту, а не как писателю. Он не хотел больше придумывать героев. Но так как он, по его словам, не смог молчать, то стал говорить от первого лица. С 1973 по 1981 год им была подготовлена двадцать одна книга воспоминаний, объединенных общим названием «Я диктую» (1975–1981). Книги он сначала наговорил на диктофон, а затем все наговоренное перепечатал на машинке секретарь. Тем же порядком были созданы «Интимные мемуары». Книги эти интересны и как мемуарные произведения, в которых отражены личность писателя, события его жизни, перипетии его творческого пути — и бытие современного Сименону общества. Чарльз Сноу недаром говорил, что Сименону известен гораздо более широкий круг людей, чем любому другому писателю XX века. «Я диктую» и «Интимные мемуары» — и социально-психологическое исследование, и анализ собственного «я», и «родословная» Мегрэ. Правда, мемуары и литературные автобиографии — жанр опасный. Об этом предупреждал еще Марк Твен, считавший, что пишущий всегда захочет казаться лучше и достойней, чем он есть на самом деле.

Но Марк Твен и помыслить не мог о том уровне откровенности, который станет возможным в XX веке, откровенности, которая высвечивает даже самые потаенные стороны личной жизни человека, чему пример «Я диктую» вкупе с «Интимными мемуарами»: «Я стараюсь быть как можно ближе к правде», — говорит Сименон, и ему веришь. В воспоминаниях предстает перед нами сложный, противоречивый, пристрастный человек, умный, добрый, умеющий любить (и ненавидеть), с особенной зоркостью и пониманием вглядывающийся в людей. И Сименон вершит суд, утверждая справедливость, разум и необходимость труда. «Отойти от работы, — но я никогда этого не сделаю, — вернее, надеюсь, что не сделаю, разве что меня принудит к этому какая-нибудь серьезная болезнь. Сознавая это, я все же время от времени ворчу один в своем углу, — совсем как Мегрэ, — и случается, мечтаю о том, чтобы жить, как он, в маленьком домике в Мен-сюр-Луар, мечтаю иметь свою клубнику, свой яблоневый сад, чтобы куры бродили по кучам навоза, а я сидел бы с удочкой и удил рыбу». Но это dolce far niente не для Сименона. Да и не для Мегрэ. Подобно своему знаменитому предшественнику Холмсу, он настолько отождествился в сознании читателя с деятельным добром, что отказываться от Мегрэ не собираются и сейчас. В нашем представлении он по-прежнему живет, действует, защищает, понимает и не хочет покоя. Наш Мегрэ не желает отставки, и никто из почитателей не собирается пока его отставку принимать. Романы о Мегрэ по-прежнему зачитываются до ветхости (а ведь французскому читателю их известно свыше восьмидесяти). Умножаются кино- и теле-«мегрэ». Их успех неизменен и стоек.