Читать «Московия при Иване Грозном глазами иноземцев» онлайн - страница 37

Каждый день я бывал во дворе у великого князя. Однако я не согласился на предложение, сделанное мне через дьяка Осипа Ильина, все время безотлучно состоять при великом князе. Я был тогда юн и не знал достаточно Германии. Если кто-либо из больших господ спросил о чем-нибудь моего слугу и получил неправильный ответ, то — легко себе представить, как разгневался бы господин и как осрамился бы слуга! Кто был близок к великому князю, тот [легко] ожигался, а кто оставался вдали, тот замерзал. <…>.

Когда великий князь взял в опричнину Старицу, то он уравнял меня со служилыми людьми четвертой степени и к прежнему селу дали мне Меньшик и Рудак <…> села Красное и Новое были даны мне в вотчину, а [с ними] шесть деревень — в поместье. Вместе с тем я получал по уговору, по окладу поместий, и мое годовое жалованье. На Москве великий князь пожаловал мне двор; в нем жил прежде один [католический] священник, который был приведен пленником из Полоцка во Владимир. <…>

Рядом с этим двором был другой двор; в нем жил некий немец, по имени Иоганн Зёге, бывший слуга покойного магистра Вильгельма Фюрстенберга. Ему я одолжил мое годовое жалованье, чтобы на него он купил себе двор рядом с моим. У него была жена, уроженка города Дерпта, она была выведена на Москву. Так как я не был женат, то она занялась торговлей вином. Несколько раз в мое отсутствие, в особенности когда я разъезжал с великим князем, случалось так, что иноземцам запрещалось корчемство. И когда приказчики или чиновники с Земского двора приходили к этой женщине во двор, опечатывали погреб и забирали тех, кто в нем бражничал, тогда она говорила всегда, что [приказные] должны пойти и на мой двор, и спрашивала — почему же они этого не делают и не идут на двор к ее соседу. Однако приказные твердо знали, что такое «опричнина». Это узнали также муж и жена [мои соседи].

Они продали мне свой двор, а себе вновь купили двор в городе, где можно было [жить спокойно] за закрытыми воротами. Я же соединил оба двора в один, и днем, и ночью приезжали ко мне изо всех окрестных слобод.

Во время чумы этот мой сосед умер, а жена его собралась выехать из Москвы вместе с женой мастера-цирульника Лоренцо — в крытой повозке. Это был дурацкий поступок, ибо все окрестные слободы были подожжены со всех сторон по приказанию татарского царя. Как только повозка въехала в ворота, огонь охватил ее со всех сторон, и повозка сгорела вместе с лошадьми, вместе со всеми драгоценностями, золотом и серебром и другими ценностями. После пожара от нее нашли только железные ее части.

<…>На большой Сретенской улице был еще один двор прямо против этого моего двора <…>. В нем жил [раньше] один полоцкий поляк, который был переведен в другое место. Этот двор я получил от одного господина, Семена Курцова, который был сокольничьим великого князя. <…> Двор этот я дал немцу Гансу Купфершмидту. По его словам, он знал немного оружейное дело. И так как он видел, что корчемство приносило мне большой доход, то он решил, что мое ремесло выгоднее, чем его. И когда кто-нибудь хотел проехать на мой двор с ведрами, кружками и т. д. с тем, чтобы купить меда, пива или вина, то Купфершмидт, сидя у окна на своем дворе, перезывал к себе всякого. Он их обслуживал лучше, нежели я, и это причиняло мне большой убыток. Тогда я разобрал мой двор и перенес его на другое дворовое место, у речки Неглинной, где у меня было два пустых смежных двора, еще не огороженных. Здесь я опять начал шинковать пивом, медом и вином. Простолюдины из опричнины жаловались на меня на Земском дворе, что я устроил у себя корчму. На Земском дворе начальником и судьей был тогда Григорий Грязной. Ему я полюбился точно сын родной, какой говаривал. Вот что делали деньги, перстни, жемчуга и т. п.! Он ездил осматривать решетки и заставы и сказал всему миру: «Двор этот принадлежит немцу. Он — иноземец, и нет у него друзей-покровителей. Коли не будет у него корчмы, как же огородит он двор? А ведь забор должен идти до самой решетки». Так все и осталось по-прежнему. В земщине был у меня еще один двор, который раньше принадлежал лифляндскому дворянину Фромгольду Гану. <…>