Читать «От Диогена до Джобса, Гейтса и Цукерберга. «Ботаники», изменившие мир» онлайн - страница 51

С другой стороны, естественные науки – обширное поле деятельности, прежде всего для математиков, химиков и физиков, среди которых много ботаников. По идее, вся их история – это паноптикум разных ботаников. Назову лишь несколько имен. Чарльз Бэббидж (1791–1871), математик и изобретатель первой (на паровом двигателе) аналитической вычислительной машины, уже в детстве удивлял тем, что ставил типичные для ботаников эксперименты. Например, он хотел знать, каково это, когда тебя пекут. С этой целью он заперся в хлебопекарной печи и записывал подробно каждое повышение температуры и то, что чувствует в это время его тело. Молодой исследователь закончил свой эксперимент, только когда получил первые ожоги. Прочитав в Библии о том, как Иисус шел по воде, он тотчас захотел проверить, возможно ли это вообще. Он привязал две старые книги к своим сапогам так, чтобы они во время ходьбы хлопали по воде. Ему пришлось хорошенько перебирать ногами, но фактически Бэббидж удержал на какое-то время голову и плечи над водой.

Изобретатель Никола Тесла (1856–1943), в честь которого названа физическая единица для измерения силы магнитного поля, взял в детстве зонт и прыгнул с ним в стог сена с крыши, потому что хотел полетать. Он выжил, но долго находился без сознания. Более типичное для ботаника поведение он показал, будучи уже взрослым. Например, несмотря на свою привлекательность, он совершенно не интересовался женщинами (мужчинами, кстати, тоже). Его друг Кеннет Свизи рассказывал: «Тесла был женат на своей работе и на мире идей Ньютона и Микеланджело». (Эти двое тоже относятся к великим ботаникам мировой истории.) Тесла был уверен, что «великие изобретения делают бездетные мужчины». Когда однажды женщина призналась ему в любви, Тесла сказал ей сухо, что ему это неинтересно и что находит ее сестру намного красивее и привлекательнее. Ботаники из-за своей честности могут быть весьма жестоки.

Немецкий математик Дэвид Гилберт (1862–1943) еще в детстве проявлял удивительные способности, имея в то же время признаки аутизма. В школе он блистал в математике, чего не скажешь о немецком (сочинения за него писала мать). Позднее его интересы не изменились: он сам себя называл «математическим эскимосом», которому даже не нужно выходить из своего иглу. Говорить с ним можно было только о математике. Другие темы, например о женщинах, вызывали у него зевоту. Дети ему тоже не особенно нравились – что, в общем-то, типично для ботаников. По его мнению, они несли слишком много хаоса. За работу он принимался с наивностью ребенка. Математические дискуссии часто имели настолько простые предпосылки, что специалисты вначале качали головой, а потом удивлялись, как Гилберт шаг за шагом пробил себе дорогу к самой вершине. Сам он сказал о своем коллеге – физике-ботанике: «Знаете, почему Альберт Эйнштейн говорил о пространстве и времени такие невероятные и глубокие вещи? Потому что он ничего не учил о философии и математике пространства и времени».