Читать «Сумасбродка» онлайн - страница 90

Зоня, которая уже тогда, во время их последнего свидания, выглядела гораздо лучше, показалась Эваристу еще красивее прежнего; следы былых страданий исчезли совершенно, щечки пополнели, глаза глядели смело и весело, одета она была не без кокетства, на полумужской манер и держалась свободно, с задором, что было ей к лицу.

Она и не думала скрывать радость, охватившую ее при виде Эвариста, схватила его за обе руки, вглядывалась ему в глаза и с волнением повторяла:

— Ах, так ты все-таки вернулся! Я думала, знаешь, я правда думала, что уже никогда тебя не увижу, и чувствовала, что ты мне нужен, и даже сердилась на себя за это!

Эта неожиданная декларация нежности привела Эвариста в неописуемое беспокойство. Ему захотелось убежать отсюда, Зоня будила в нем ощущение опасности.

— Я тебе уже говорила, когда мы виделись в последний раз, — продолжала она, помолчав, — что эти люди, эта молодежь, за исключением тебя одного, вызывают во мне отвращение. Все это такая мелюзга, ребячливая, фальшивая, надутая, хитрая, противная! Не знаю, что за люди из них вырастут.

Она говорила живо, почти не давая Эваристу вставить слово, ей не терпелось исповедаться перед ним.

— Меня уже не забавляют эти молокососы. Куклы, набитые опилками. Как громко они заявляют о своей вере в принципы, от которых завтра отрекутся ради куска хлеба. Помнишь моего уважаемого наставника и отца, Евлашевского, — ты как-то спас меня от его поцелуев. Ведь это был наш вождь, наш пророк, наша звезда ясная… Не знаю, откуда на него пролился золотой дождь, но пророк превратился в препотешного трутня, который избегает своих учеников как прокаженных. Поглядел бы ты на него теперь! Он нас не знает! Боится посмотреть в нашу сторону, скомпрометировать себя боится.

Его alter ego, Зыжицкий, стал управлять какой-то маленькой канцелярией и тоже порвал с нами. Принципы — дело хорошее, но хлеб и покой им дороже. Жалкие ничтожества!

Она с презрением плюнула. Эварист смотрел на нее, внимательно слушал, невольно поддавался очарованию ее горячих слов… и снова восхищался ею, как бывало.

— Бывают у людей светлые минуты, — добавила Зоня, — когда они чувствуют себя благородными, честными…

Но в целом и по натуре своей это подлые существа. Не исключая меня!

Она подняла глаза к окну, у которого сидела, и, надменно сощурившись, погрузилась в задумчивость. Ее прекрасное лицо с этим выражением презрения ко всему миру было подобно древней маске, трагической и страшной одновременно. Эварист не мог глаз от нее отвести.

Немного погодя он начал рассказывать о доме, о Мадзе, стараясь так направить разговор, чтобы иметь возможность передать ей привезенные для нее деньги. Зоня очень удивилась, когда он заговорил о деньгах, но глаза у нее повеселели и она вздохнула с облегчением.

— В моей жизни, — заметила она, — ты один всегда являешься вовремя. Странная вещь, я начинаю верить в фатум, который соединяет нас с тобой. Боюсь, как бы мне не уцепиться за тебя и не повиснуть этаким камнем на шее — ведь ничем другим я быть не могу, только камнем… Увы!