Читать «Сумасбродка» онлайн - страница 61

— Эй, старина, — сказал он Евлашевскому, — я ей друг, но и тебе не враг. На что тебе это нужно? Взять старую женщину, у которой и сердце к тебе не лежит. И что это будет за жизнь? Пытка для нее и мука для тебя. Она простая бабенка, ты ее и показать нигде не сможешь, у нее свои привычки, которые будут тебя раздражать. Не лучше ли положить в карман двадцать пять тысяч и остаться свободным? Она скроется с глаз долой… ты сможешь жениться…

Евлашевский не поддавался, цепляясь за букву закона, за обязанности мужа по отношению к жене, но Яблокин и слушать этого не хотел.

— Что ты мне байки рассказываешь, — возразил он ему, — разве мы тебя не знаем, разве не значишься ты у нас как ни во что не верующий либерал и вольнодумец? Разве неизвестно, что ты и молодежь баламутишь? А тут вдруг такой религиозный стал и так уважаешь закон… А, чтоб тебя!..

Последний аргумент заставил Евлашевского побледнеть, и он стал горячо отрекаться от своих убеждений.

Яблокин с сомнением качал головой.

Спор продолжался еще некоторое время, но со все меньшим сопротивлением со стороны Евлашевского, он все слабее настаивал на отношениях с женой, пока наконец не согласился на возмещение ущерба в сумме тридцати тысяч рублей, поскольку эта женщина, как он говорил, стоила ему гораздо дороже…

Советник победил.

Все это — появление жены, переговоры и торговля с ней, последняя встреча, передача денег через советника и выдача расписки в получении денег происходили в такой тайне, что никто из друзей Евлашевского ни о чем даже не догадывался. Васильев тоже никому об этом не рассказывал.

Однажды вечером, когда Зыжицкий был у Евлашевского, он с удивлением заметил, что в квартире напротив, где недавно поселилась нарумяненная дама, стало пусто.

— О, поглядите, отец, — воскликнул он, — ослеп я, что ли? Этой женщины, жившей у Васильева на втором этаже, как будто и след простыл! Что бы это значило? Она умерла?

— Откуда я знаю, — холодно ответил Евлашевский.

А Васильев, когда любопытный студент спросил его, ответил, что вдова уехала по неотложным делам в Петербург, и со вздохом добавил, что он, Васильев, много потерял на этом.

Еще больше удивился Зыжицкий, когда, зайдя к Евлашевскому через несколько дней, он застал его за упаковкой вещей и сборами в дорогу.

— Что это? — спросил студент.

Евлашевский не сразу ответил.

— Видишь ли, — сказал он, протягивая руку и пальцем упираясь Зыжицкому в грудь, — от тебя я не хочу иметь секретов… Меня предупредили, что я взят на заметку и теперь должен сменить квартиру, образ жизни, все… Я посвящу себя науке, отдалюсь от всех, буду жить в одиночестве… Мое влияние признано вредным, и это может иметь дурные последствия и для меня и для вас. С болью в сердце, но я вынужден устраниться, устраниться…

Говоря это, он обнял Зыжицкого и утер сухие глаза.

— Будь здоров, друг мой! — сказал он, — до встречи в лучшие времена.

На другой день шепотом передавалась новость, что Евлашевский был вынужден устраниться. Мало кто знал, что он занял квартиру напротив, оставленную и оплаченную Евдоксией. Вечером, когда он выходил из дома, его бы никто не смог узнать, он носил теперь черный цилиндр, волосы зачесывал как все пожилые холостяки, высокие сапоги исчезли из его обихода, а его крестьянская физиономия изменилась настолько, что стала смахивать на чиновничью.