Читать «Сумасбродка» онлайн - страница 138

Юзеф Игнаций Крашевский

Он и знамя рухнули наземь вместе, а один из солдат схватил истерзанное полотнище, разорвал его в клочья и заорал:

— Грязный лоскут, долой его!

За одно мгновение горстка коммунаров обратилась в груду мертвых тел. Освирепевшие версальцы добивали безоружных. На тех, кто еще стоял у стены, обрушились удары прикладов, и все они повалились на землю. Покуда слышались стопы и вздохи, победители били и добивали побежденных, измываясь уже над мертвыми. Мало им было павших в этом бою, обезумев от неистовой жажды крови, они искали глазами новых жертв.

В окне дома со спущенными жалюзи показалась обмотанная платком женская голова; один из солдат со смехом прицелился, взвизгнула пуля, и тело женщины свесилось наружу вниз головой.

В рядах пьяных от крови блюстителей порядка раздался смех.

Командовавший отрядом лейтенант, — Пруссия недавно возвратила его родине, он был взят в плен под Седаном, — крикнул наконец солдатам, чтобы шли за ним на поиски новых жертв.

В груде трупов уже ничто не шевелилось, в ней угасла последняя жизнь, даже тел нельзя было различить, размозженные прикладами, они слиплись в бесформенный, черный от крови ком, стали огромной навозной кучей…

Стена, у которой разыгралась эта сцена стоактной трагедии, была испещрена брызгами крови, следами окровавленных ладоней и пальцев, которые за нее цеплялись.

Да, братской крови тут не жалели. А как бы в насмешку над этой трагедией из-под свежих пятен выглядывали старые надписи и рисунки, весьма фривольного свойства, замазанные кровью следы озорства.

Должно быть, слишком легко досталась солдатам эта победа, с неутоленной жаждой убийства они торопились дальше, в поисках новых лавров.

В тупичке, который недавно был ареной ожесточенной схватки, господствовала мертвая тишина. Наступила ночь. Лишь отблеск зарева выхватывал из темноты груду мертвых тел у стены, саму стену, часть дороги и сухие ветки деревьев, свесившиеся над выщербленной оградой.

Издали доносились голоса и звуки, сливавшиеся в общий хор, какого человеческое ухо в другой раз может уже и не услышать; крики, и выстрелы, и предсмертное пение, и вопли погибающих, и треск горящих строений, и грохот валившихся стен… В глубине, точно погребальный звон колоколов, им сопутствовало глухое уханье пушек.

Отчаянная борьба приближалась к концу. По улицам беспрерывно курсировали военные патрули, на площадях располагались воинские части, подбегавшие со всех сторон победители оцепляли горящие дома. Там и тут кто-то пытался скрыться, вслед гремели выстрелы, начиналась погоня; иногда чья-то отчаянная рука подкидывала пищу огню…

Дома, замкнутые на все запоры, напоминали гробы.

В ночном мраке, на одной из уличек, неподалеку от окровавленных стен, на пороге убогого домика вдруг показалась женщина. По одежде ее можно было принять за простолюдинку, лицо говорило об ином прошлом.

Шелковая косынка на ее коротко остриженных черных волосах, кое-как и бог весть когда повязанная, была сдвинута набок и страшно измята, черное платье выцвело, за спиной небрежно болтался узел теплого платка, покрывавшего ее плечи и грудь. Маленькие ноги в чулках с засохшими брызгами и стоптанных туфлях, видно, уже не первый день месили уличную грязь, руки, полуобнаженные, худые, казались увядшими, но освещенное заревом пожара лицо поражало какой-то исступленной энергией, тревогой, диким ожесточением.