Читать «Когда исчезли голуби» онлайн - страница 4

Зерновые склады горели, и в небе вырастали столбы дыма. Автобусы, грузовики и легковые автомобили заполнили дороги, все спешили, колеса торопились не меньше людей. Взрыв! Огонь противовоздушной обороны. Осколки словно ливень. Юдит сидела, открыв рот, в углу на кухне своей матери, которая сбежала в деревню к сестре Лийе, оставив Юдит ждать бомбу в одиночестве, бомбу, которая всему положит конец. Дороги, ведущие из Талина в Нарву, забиты повозками эвакуирующихся, говорят, даже образован специальный комиссариат — по эвакуации скота, по эвакуации зерна и чечевицы, по эвакуации чего угодно — большевики хотели всё увезти с собой, всё до последнего, даже половинки картошки, лишь бы ничего не оставить ни немцам, ни эстонцам. Солдатам было приказано опустошить поля. Всё в сторону Нарвы, всё в сторону портов. Взрыв.

Юдит прижала ладони к ушам, так сильно, как только смогла. Она уже свыклась с тем, что город будет разрушен прежде, чем сюда придут немцы, но надеялась, что ее час пробьет в более будничной атмосфере, что последние, услышанные ею звуки будут звон чайной ложечки о блюдце, легкое перекатывание шпилек в шкатулке, приглушенный стук кувшина с молоком, поставленного на стол. Птицы! Их песни! Но люфтваффе и зенитные пушки поглотили всех птиц, она никогда больше не услышит их пения. Ни рычания собак. Ни мяуканья кошек, ни карканья ворон, ни странных стуков сверху, ни детских голосов снизу, ни топота ног посыльного мальчика, ни скрипа тележки, ни грохота жестяного ведра, когда соседка ударяется головой о притолоку прямо под окном Юдит. Носить ведро на голове не так уж глупо, Юдит тоже примеряла ведро, правда, дома и тайно от всех, позировала перед зеркалом и думала, почему модистки до сих пор не придумали шляп, которые можно было бы носить поверх небольшого ушата или ведра. Успех был бы обеспечен. Все женщины, словно дети, неисправимые чудачки, для защиты их голов нужны именно такие причудливые штуки, как ведра-шляпы. Но теперь звуки жестяного ведра уже остались в прошлом, там, где еще были будни. Будни, не отмеченные утратами и не окрашенные в красный цвет большевиками, обычные будни, со всеми их будничными звуками. Еще весной брат помог Юдит переехать к матери, на улицу Валге-Лаэва [3] , так, на всякий случай, но, несмотря на это, дни следовали один за другим, хотя брата с женой забрали в июне, и с тех пор Юдит ничего не слышала ни о Йохане, ни о золовке, а в доме Йохана поселились чужие важные люди из комиссариата. Муж Юдит был мобилизован в Красную армию и того раньше. Жившую этажом ниже, под матерью, Элису осудили за контрреволюционную деятельность — ее обвинили в том, что она знала, что Карин, снимавшая у нее квартиру, собиралась бежать из страны. Юдит тоже допросили по делу Карин. Но даже после этого дни по-прежнему сменяли друг друга и превращались в будни, что само по себе все равно было лучше, чем эти вот дни зачистки. Розали жила в деревне у тети Леониды и продолжала доить коров, несмотря на то что семья ее жениха подверглась террору: у Симсонов отобрали дом, отца Роланда арестовали, а его матери пришлось переехать к Розали. За это Юдит была очень Розали благодарна. Она сама не вынесла бы жизни со свекровью даже в такое бедственное время, у нее не было такого терпения, как у Розали. Если бы муж Юдит узнал о том, что произошло, он получил бы еще один повод к обвинениям, его мамуля не заслуживает такого равнодушия со стороны его жены. Может, и нет, но Розали ухаживала за свекровью гораздо лучше, чем Юдит, и наверняка вскоре наполнит дом маленькими детишками, к большой радости свекрови. Но Юдит этого уже не увидит.

Она стала думать, какие образы и какие звуки она хотела бы поднять из глубин прошлого, чтобы вновь прочувствовать их напоследок, перед тем как все закончится. Может быть, день из детства, Розали и доносящиеся из кухни звуки, мгновение, которое прозвучало бы так же, как все обычные утра мирного времени, когда день обещал быть таким же, как вчера, день, когда стоящий под окнами мамы фанерный стул Лютера со скрипом ехал по полу, и этот скрип раздражал Юдит, день, когда в голове у Юдит не было никаких важных мыслей и даже такие ничтожные вещи выводили ее из себя. Хотя, возможно, она хотела бы вспомнить перед смертью то время, когда она была еще незамужней девушкой, когда не было на свете ничего более возбуждающего, чем завернутое в шелковую бумагу платье в коробке, платье для будущего сватовства… О муже она не хотела бы думать ни в коем случае. Она закусила губу — муж не выходил у нее из головы, как она ни старалась. Если бы озаривший вдруг комнату взрыв пришелся на ее дом, мысль о муже стала бы ее последней мыслью. Новый взрыв заставил мышцы вздрогнуть, но сами бомбы ее уже не пугали, она даже не прятала голову в колени.

Мысль о том, что она будет погребена вместе с городом, возникла у нее за день до отъезда матери и так прочно засела там, как будто ни о чем другом она никогда и не мечтала. Таллин она любила, а свою свекровь нет, свекровь же жила теперь в доме Армов. Именно туда пыталась заманить ее мать, вся семья была теперь под крылом тети Леониды, и в такие дни надо держаться за своих близких.

— Слава богу, твой отец не видит всего этого. Что ж, поделим лишние рты, пусть одна моя сестра возьмет к себе меня, а другая тебя. Ненадолго. И, Юдит, прошу тебя, постарайся не ссориться со свекровью.

Юдит изобразила согласие, лишь бы только отправить мать в дорогу. Она не собиралась ехать к тете Леониде. Юдит, в отличие от матери, не очень-то верила в победу и в душе была благодарна, что воспаление легких забрало ее отца, когда в мире все еще было хорошо, отец не вынес бы прихода большевиков и исчезновения Йохана. Человеческие ресурсы Советского Союза были неисчерпаемы, с чего вдруг ситуация изменилась бы именно сейчас? Почему не раньше, до июньских репрессий, до того, как был задержан ее брат? Грохот боев катится вперед тяжелыми грязными колесами танков, он убьет их всех, это ясно. Юдит закрыла глаза, в комнате было светло: рассекавшие воздух полосы света напоминали салют в прибрежном ресторане “Пирита” в честь Иванова дня, к тому времени она уже целый год была замужней женщиной. Тогда Юдит еще не затыкала уши, у нее были другие заботы — все ее желания и мысли сводились к мужу или, точнее, к тому, каким она его себе представляла. И в тот вечер в “Пирите” она желала его, желала страстно. Она представила себя той летней ночью, явственно видела перед глазами пылающие смоляные бочки, лес, вздыхающий, словно проснувшийся после зимней спячки еж. Она пробовала языком вкус слегка прогорклой помады, чуть-чуть размазавшейся, но это не беда, это было лишь знаком того, что рот ее целовали, и музыканты играли что есть мочи, и в песне говорилось о быстротечной, как сон, молодости, об оленях, что беспечно пьют воду у ручья, и ночь была полна перешептываний о цветке папоротника, которые сопровождались неоднозначными улыбками и ужимками, и незамужние подруги Юдит хихикали и призывно потряхивали распущенными волосами, у них все было еще впереди, и предсказания волшебной ночи все еще могли обернуться правдой. Юдит чувствовала, как замужество лущит кожу ее щек, лишает мышцы упругости, а дыхание легкости. Так как в этом не было ничего такого, к чему стоило бы стремиться, она изображала перед подругами умудренную опытом женщину, немного лучше, немного умнее, и держала мужа за руку со спокойной уверенностью замужней дамы, одновременно стараясь задушить в себе росток горькой зависти, зависти к подругам, к тем, кто еще никого не выбрал и кого не выбрали на виду у всех, перед алтарем. Но потом муж Юдит подхватил ее танцевать и стал повторять слова песни о том, что его женушка маленькая, как карманные часики, и необъятная нежность его голоса унесла их далеко от всех остальных, оркестр уже играл другую мелодию, беспечные олени позабылись, а Юдит вспомнила, почему она вышла за него. Этой ночью. Этой ночью обязательно получится.

Юдит распахнула глаза, она опять думала о муже. Над Финским заливом, казалось, всходило солнце. Но это был не отблеск восхода, а зарево спасающегося в море Красного Талина, сирены визжали, словно растревоженные птицы. Звуки отступления. Юдит сделала несколько осторожных шагов по комнате и прислонилась к стене. Ей не верилось, что большевики могут уйти. Опустившись на пол в углу спальни, она поняла, что самолеты люфтваффе бомбят теперь лишь убегающие корабли, а вовсе не Таллин, однако факт этот не принес облегчения. Слишком уж хорошо помнили дрожащие ноги, что значит звук приближающегося самолета — надо бежать в кусты, в укрытие, куда-нибудь, как тогда в деревне, где она помогала Розали и тете варить самогон и в небе неожиданно появился неприятель: тетя отпихнула кастрюлю в сторону, все они бросились к деревьям и, тяжело дыша, смотрели на низко летящий самолет, чье пузо, к счастью, было пустым.

Юдит прислонилась спиной к стене, ногами прочно уперлась в пол. Она была готова встретить удар. Несмотря на то что воздух был тяжелым от гари, знакомые запахи не исчезли бесследно, стены все еще пахли домом пожилого человека, чем-то далеким и надежным. Юдит уткнулась носом в обои. Их рисунок был такой же старый, как и в доме у Йохана, в тех комнатах, где Юдит жила вместе с мужем, ожидая, когда будет достроен их собственный дом. Его так и не успели построить, она никогда не обставит его мебелью. И никогда не увидит на стенах новые обои с кувшинками, которые она выбрала в лавке у госпожи Мартинсон, без конца меняя решение и споря из-за каждого цветка по очереди с мужем, братом и золовкой, которая хотя бы понимала, насколько важен для нее этот выбор. Тогда Юдит вышла из магазина с чувством облегчения, радуясь, что отныне ей не придется больше просматривать образцы обоев, сравнивать их между собой у себя дома, а потом еще раз у госпожи Мартинсон и опять дома. Она даже взяла напрокат машину, чтобы поскорее сообщить радостную новость мужу, который тоже вздохнул с облегчением, после чего это событие было отпраздновано вместе с золовкой в ресторане “Нымме”, где крем от пирожных попал ей в нос, который тогда был еще гладким и горячим, так как она каждый вечер очищала лицо сахаром. Подумать только, сахаром! Пили ли они коктейли, танцевали ли в тот вечер?

И действительно ли муж потом присоединился к ним? И думала ли Юдит опять, что этим вечером, этим вечером обязательно все получится? Думала ли она в тот день так, как думала и желала раз за разом?