Читать «Причина преображения Ф.М.Достоевского...» онлайн - страница 13

Объяснение Ф.М.Достоевского своего фундаментального чудесного преображения из либерала в русского патриота: «Не годы ссылки, не страдания сломили нас. Напротив, ничто не сломило нас, и наши убеждения лишь поддерживали наш дух сознанием исполненного долга. Нет, нечто Другое изменило взгляд наш, наши убеждения и сердца наши…»... Что это - сверхважное Другое, которое так преобразило Фёдора Достоевского?

От различных своих знакомых я слышал несколько версий ответов на вопрос о причине преображения  Ф.М.Достоевского. Все ответы касались периода после ареста Ф.М.Достоевского во время ночного конспиративного собрания заговорщиков-петрашевцев 23 апреля 1849 года. Одни предполагали, что Достоевский прозрел после долгих мучительных раздумий в одиночной камере Петропавловской крепости, в которой он просидел в одиночестве 8 месяцев. Другие, большее количество, - что этому фундаментальному преображению способствовал шок перед и во время знаменитой инсценировки расстрела 22 декабря 1849 года на Семёновском плацу. Оба эти ответа являются неверными по объяснению самого Фёдора Достоевского. 

Хотя после этого жуткого испытания-урока Ф.Достоевский стал очень ценить жизнь, считать её «огромным богатством», поэтому его отношение к жизни, к её качеству и «производительности» резко изменилось. Он писал в письме своему брату вечером того же расстрельного дня: «…Жизнь везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях…». 

Ф.М.Достоевский  отвечает на вопрос – повлиял ли спектакль с расстрелом на смену его убеждений? - 

 «Мы, петрашевцы, стояли на эшафоте и выслушивали наш приговор без малейшего раскаяния, без сомнения. Я не могу свидетельствовать обо всех; но думаю, что не ошибусь, сказав, что тогда, в ту минуту, если не всякий, то, по крайней мере, чрезвычайное большинство из нас почло бы за бесчестье отречься от своих убеждений. ». 

Это дело давнопрошедшее, а потому, может быть, и возможен будет вопрос: неужели это упорство и нераскаяние было только делом дурной натуры, делом недоразвитков и буянов?    

Нет, мы не были буянами, даже, может быть, не были дурными молодыми людьми… То дело, за которое нас осудили, те мысли, те понятия, которые владели нашим духом, представлялись нам не только не требующими раскаяния, но даже чем-то нас очищающим, мученичеством, за которое многое  нам простится! И так продолжалось долго

Третьи предполагают, что радикальному преображению Достоевского способствовали тяготы и муки  во время каторги и ссылки. Эту версию ответа неуверенно выдвинул выше упомянутый итальянский исследователь Ф.М.Достоевского Стефано Капилупи. Вероятность правильности такой причины велика, но… По этому поводу Лев Толстой любил цитировать Николая Гоголя:    

«Стоит только хорошенько выстрадаться самому, как уже все страдающие становятся тебе понятны. Этого мало — сам ум проясняется: дотоле скрытые положения и поприща людей становятся тебе известны, и делается видно, что кому потребно. Велик Бог, нас умудряющий». Из личных страданий неким закономерным образом выходит любовь к другим  страдающим, как со-чувствие, со-страдание, со-переживание, со-понимание.