Читать «Лунная походка» онлайн - страница 50

Он всегда плакал, даже едучи уже в трамвае, если родители не могли купить билеты в кино. – Что вы над ним издеваетесь? – спрашивала сердобольная старушка. И отец всегда отвечал: – Это он над нами издевается, а не мы над ним.

Отец как-то купил детскую книжку и, сидя на скамейке на площади Революции, распластал страницы пятаком, так как нечем было их разрезать. И все равно он, не умея читать, восхитился домиком с дымом из трубы, и ему было так уютно глядеть на этот домик в снегу.

Поражает картина Саврасова, где дед ведет за ручку внука; ведь они никогда не выберутся в город с его жестокостью и непролазной тоской, они счастливы, вон их хибарка, и пацаненок, Бог даст, доживет до дедовых лет, и они все счастливо умрут под лампадами и при поддатом попе с кадилом, им просто ничего не нужно от этого мира.

За что я ненавижу Горького, так это за смутьянство, за бестолковость, за ненасытную жадность и противопоставление богатых бедным. Уж такие у него богатые, уж такие у него бедные. Чтоб всех сравнять, «глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах». А Буревестник мечется и кощунствует. Что ему надо? Чего он хочет? Мало Гулага, мало Шаламова? Надо что-то еще, американской агрессии? Иран далеко от Америки. Подумаешь, какая-то одна ядерная атака.

Моя милая, любимая, почему мы не можем жить вместе?

Вот видишь, до чего доводит отступление от или пренебрежение инструкцией Kuy, а также ошибочная трактовка постулата Zio.

Но если припомнить закон обратной величины, то все можно обратить себе на пользу.

Собиратель бутылок

В ту зиму снег был печально вялым. Квело он оседал с запоздавшей листвой. Дома, как рыбы, плывущие в водорослях. Телефон выдерживал долгую паузу, простуженным голосом сообщал об очередном крушении. Уменьшенная копия «Мерседеса», стоявшая на столе, напоминала катафалк. Запуская ленту «Цирк», В. меланхолично замечал вместо зрителей фанерные выпилки. Лишь полненькая Орлова светилась радостью, как начинающий наркоман. В. представлял себя в роли советского офицера, втюрившегося в Любу. Любашу. Любхен. Должно быть, они испытывали счастье высокой пробы в конфетной Москве. Из дома В. заставлял себя выходить на поиски – золотоискатель, т. е. старатель – пустых из-под пива бутылок. Обряжался в макияж: замызганную фуфайку с болтающимся хлястиком, драные сапоги-керзухи и одноухую шапку-ушанку.

Однажды В. нашел пачку самых крупных в данный момент купюр. Мир, как по мановению волшебной палочки, преобразился. Появилось солнце, режущее глаз, ночи выпадали лунявые, звездчатые, как забор в дырках, облитые дождем, и оледенелые ветви под ветерком звенели, шуршали, что-то хотели сказать. В. начал с того, что набрал антидепрессантов и транквиликов, обоймы в холодильник боевых семидесятых. И сознавая всю ничтожность и жалкость своего положения, ничего с собой поделать не мог. Он затоварил свою трущобу ящиками с консервами; поздно ночью, чтоб никто из соседей не просек, затаскивал мешки с сахаром, мукой, крупами, как мышь-полевка на зиму в нору с отнорками. Мир уже не казался железной клеткой. Его хроническое одиночество стало разрушаться, появились из ниоткуда, как грибы, новые знакомства. Его несло, гнало, как кораблик из газеты по ручью в март. Он с ужасом пересчитывал убывающие деньги, они сокращались, как шагреневая кожа. Любой нормальный еврей сел бы с калькулятором и разработал план преумножения первоначального капитала.