Читать ««Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика» онлайн - страница 67
Яков Шехтер
– Да, – сказал раввин, отирая лоб платком, – такой странной свадьбы мне еще не доводилось видеть.
А ведь поначалу все шло, как обычно: банкетный зал, набитый разряженными гостями, веселая и, пожалуй, чересчур громкая музыка, официанты с подносами, уставленными соблазнительной снедью. В общем – свадьба как свадьба. Пока не дошло до хупы.
Поскольку пара была ашкеназийской, невесту, по бытующему в этой общине обычаю, должны были семь раз обвести вокруг жениха. Семь – число, символизирующее нормальный, естественный ход событий, а кружение вокруг суженого должно показать, что с этого момента муж становится центром интересов девушки, и вся ее жизнь, также как и его, будет вращаться вокруг новой оси именуемой «семья».
До четвертого круга невеста вела себя обычным образом: нервно улыбалась, то и дело поглядывая из-под фаты на красного от смущения жениха. Обе мамы тоже смущались под взглядами сотен гостей. Нормальная, вполне знакомая мне ситуация. За тридцать лет раввинской деятельности я провел тысячи таких церемоний и хорошо знаю, что чувствуют ее участники.
Под хупой, на пятом круге невеста слегка замешкалась и вдруг разразилась громкими рыданиями. Не просто плачем – слезы для невесты тоже вполне нормальное явление – а горькими, раздирающим сердце рыданиями. Я взглянул на жениха и обомлел: из его глаз тоже заструились слезы. Зарыдали обе мамы, и многие из гостей, стоявших возле хупы. Что-то тут было не так, но что именно я не мог сообразить. Впрочем, плач не препятствие для проведения обряда, и я, сделав вид, будто ничего не замечаю, уверено провел корабль хупы по знакомому руслу.
Когда все благословения были произнесены, и жених, вернее, уже молодой муж одним ударом каблука расплющил обернутый в фольгу стакан, я отошел в сторону и принялся терпеливо поджидать возможность выяснить, что же тут произошло. Пару, с еще не высохшими слезами на щеках, без конца поздравляли; гости выстроились в длиннющую очередь, каждый хотел лично пожелать счастья и радости. Наконец молодожены вышли из-под свадебного балдахина, и я, провожая их в комнату для ритуального уединения, не удержался и спросил молодожена – Ронена, чем вызваны всеобщие рыдания.
– Видите ли, уважаемый раввин, – пустился в объяснения счастливый муж. – Это ведь наша вторая свадьба. Первая была два года назад.
– Что значит вторая? – удивился я. – Разве вы уже женаты? Тогда для чего вся эта суета, – и я махнул рукой в сторону гостей, с шумом усаживающихся за столы.
– В первый раз, – тяжело вздохнул Ронен, – мы просто не успели пожениться. Дело было так… – он снова тяжело вздохнул, как видно, возвращаясь к неприятному переживанию.
– Когда улыбающуюся Тали в пятый раз вели вокруг меня, она поскользнулась, упала и потеряла сознание. Мы были уверены, что это просто легкий обморок от наплыва чувств, но когда через пять минут, несмотря на все наши усилия, Тали не пришла в себя, вызвали «скорую помощь». Карета примчалась почти мгновенно, невесту прямо в свадебном платье уложили на носилки, внесли в машину, подключили к приборам и… – Ронен горестно махнул рукой.
– Обширный инсульт, – сказал врач. – Нужна немедленная госпитализация.
Так ее, прямо в фате, и увезли. Я, конечно, помчался следом, в амбулансе нашлось только одно место, для матери Тали.
Бедняжка пролежала без сознания почти неделю. Все это время мы не отходили от ее постели.
– Выход из комы – очень важный момент, – объяснили врачи. – С чем больная проснется, с тем и будет жить дальше. Поэтому важно, чтобы она в первое же мгновение увидел знакомые лица.
Но оправдались самые худшие прогнозы. Очнувшаяся Тали могла только чуть-чуть шевелить кончиками пальцев, моргать и едва двигать головой. Самое ужасное, что при этом она все понимала; мы это видели по отчаянию, наполнившему ее глаза.
Так прошли полгода. Я приходил в больницу каждый день, разговаривал с ней, рассказывал новости, читал книги, газеты. Месяцев через шесть после инсульта меня остановил в коридоре лечащий врач.
– Послушайте, Ронен, – сказал он, отводя глаза в сторону. – Мы все восхищаемся вашим поведением. Вы очень достойный и преданный юноша. Именно поэтому я хочу, чтобы вы знали правду. Тали больше не поднимется с больничной койки. Никогда. Понимаете, никогда. Шансы на ее выздоровление ничтожны. И проживет она в таком состоянии недолго: отек легких, пролежни, инфекция мочевых путей, мало ли что… Вы не должны приковывать себя к больнице. Думаю, нужно потихоньку возвращаться к нормальной жизни и… – тут он запнулся, – и искать себе другую девушку.
Нельзя сказать, что его слова меня огорошили. Нет, я хорошо понимал, куда все движется. Но одно дело – подозревать и надеяться, и совсем другое – услышать приговор.
– Извините, уважаемый раввин, – прервал Ронена отец Тали. – Молодые должны завершить церемонию. Позвольте мне досказать, что произошло дальше.
– Конечно, конечно, – я был так увлечен рассказом Ронена, что совсем позабыл о том, ради чего мы остановились на пороге комнаты для уединения.
– Ронен пришел к нам через день после разговора с врачом, – продолжил отец Тали, когда двери комнаты были плотно затворены, и мы, вместе со всем миром, остались снаружи, пропустив внутрь только молодоженов со своим счастьем.
– Он пришел и объявил, что будет ждать Тали, сколько бы на это ни ушло времени. Даже всю жизнь! Очень красивый поступок, но по-юношески безрассудный. Мы с женой восхищались благородством Ронена, но, однако когда он ушел, решили, что его пыл продержится не больше года.
Но через год случилось чудо. Наша Таличка стала возвращаться к жизни. Сначала ожили губы, зашевелись брови, прорезалась робкая хриплая речь. Потом стали подниматься руки, двигаться ноги и, спустя несколько месяцев, она полностью вернулась к былому здоровью. Свадьбу мы, разумеется, повторили. Собственно, мы на ней сейчас и находимся. Однако, – отец Тали зябко передернул плечами, – пятого круга ожидали со страхом. Слава Б-гу, все закончилось благополучно.
– Оно и не могло закончиться по-другому, – воскликнул сияющий Ронен, выходя из комнаты. – И сейчас я расскажу, почему.
Пока Тали лежала без движения, мы выработали свой особый язык. Я научился понимать ее по движениям глаз, закрыванию век, наморщенному лбу. Когда же она хотела что-то сказать, я подносил к ее лицу алфавит и передвигал палец от буквы к букве. На нужной она опускала веки. Это кажется очень долгим, но у нас выходило довольно быстро, ведь мне хватало двух-трех первых букв, чтобы угадать слово.
В тот день, когда врач объявил мне приговор, у нас с Тали состоялась вот такая беседа.
– Сегодня утром вовремя обхода, – показала знаками она, – врачи подумали, что я сплю, и говорили весьма откровенно. А может, они хотели таким образом сообщить мне диагноз. Почему, зачем, кто их поймет? В любом случае, Ронен, ты должен знать – мне осталось жить совсем недолго, и я останусь на этой проклятой койке до самой последней минуты.
– Я буду с тобой рядом, что бы ни случилось!
– Что еще может случиться? – горько просигналила Тали. – Вот о чем я хочу тебя попросить. Поговори с зейде [17] , моим прадедушкой. Он очень старый и очень мудрый. Спроси его совета.
– Совета о чем? – не понял я. – Мне не нужны советы, я твердо решил быть с тобой.
– Поговори с зейде, – еще раз попросила Тали.
И я отправился к дедушке. Звали его Фишл, и был он очень-очень стар.
– Хорошо, что ты пришел, – сказал зейде, маленький щуплый человечек с редкой седой бородой и коричневыми старческими пятнами на лбу и щеках. Он полулежал в глубоком кресле, бережно укутанный в одеяло. На улице бушевало лето, но для старика уже наступила вечная осень.
– Извини, я давно хотел тебя позвать, – Фишл беспомощно развел руками. – Просто у меня что-то с головой происходит. Иногда целыми днями не могу сообразить, где нахожусь, что делаю, зачем еще живу. Как там Таличка?
– Ничего утешительного, по-прежнему.
– Не волнуйся, – с большой убежденностью произнес зейде. – Все закончится хорошо. Именно об этом я и хотел с тобой поговорить.
– Но откуда вы…
– Т-с-с, – старик поднес палец к губам. – Зачем лишние вопросы? Лучше послушай.
Много лет назад я жил в местечке Хрубешов. Ты о нем даже не слышал. А было, было когда-то в Польше такое еврейское местечко. Я в нем родился и вырос, профессию получил хорошую, зарабатывать начал. И хоть горько мне было, сироте без родителей и засыпал частенько в слезах, теперь все кажется розовым и гладким. А может, так оно и есть, если сравнивать с тем ужасом, что случился во время войны.
Ну вот, начал я зарабатывать и решил жениться. Познакомили меня с милой девушкой, и мы друг другу сразу понравились. Погуляли немного и решили пожениться. В Хрубешове как делали? Сначала помолвку устраивали, с гостями, закусками, музыкой. Генеральная репетиция свадьбы. А месяца через два-три после помолвки – хупу. И тоже с гостями, угощением, музыкой. Гуля-а-ли!
Зейде прикрыл глаза, словно представляя веселье хрубешовских свадеб.
– Так вот, обручились мы, стали готовиться к свадьбе. А дальше добрые люди начали мне гадости про невесту рассказывать. И то она не так, и там она не эдак. Я молодой был, доверчивый, и посоветоваться толком не с кем – родители уже умерли. В общем, пошел на поводу у сплетников и разорвал помолвку.
Вроде ничего страшного не произошло, нашел другую мейделе [18] , в Хрубешове красивых девушек хватало, снова обручился и спустя три месяца встал с ней под свадебный балдахин. Про нее мне тоже всякие гадости доносили, только теперь я никого не слушал.
Стали невесту вокруг меня водить, первый круг, второй, третий, а на пятом из толпы выскочил брат отвергнутой девушки, и при всех меня проклял. Проклял за горе, причиненное сестре, за ее слезы, за ее позор.
Ну, взяли хулигана под локотки и выкинули вон. Свадьбу сыграли, как положено, а на следующий день моя жена, Талина прабабушка, и говорит:
– Плохо начинать новую жизнь с проклятия.
– А что делать, – спрашиваю. – Не идти же опять прощения просить?
– Идти, – говорит жена.
– Да я уже ходил. Три раза ходил. Только она ни в какую.
– Тогда поедем к Ребе, спросим, как поступать, – решила жена.
Неподалеку от нашего местечка жил цадик. Я уж и не помню, как его звали. Очень известный праведник, наверное, про него во всяких энциклопедиях много чего написано. Поехали мы к нему. Цадик выслушал меня и уточнил:
– Так сколько раз ты прощения просил?
– Три.
– И не простила?
– Не простила.
– Ладно, – говорит. – Хорошего из этой истории ничего не выйдет. Слезы девушки к тебе вернутся. Но все закончится благополучно.
– С тех пор, – продолжил рассказ зейде, – прошло больше шестидесяти лет. И каждый год я ждал несчастья. Сначала опасался за себя и жену, потом за детей, потом за внуков. Но все было хорошо. И вот на правнучке проклятие вернулось. Но ты не бойся, детка, если первая часть пророчества цадика свершилась, значит, сбудется и вторая.
Вот после этих слов, – завершил Ронен рассказ, – я окончательно утвердился в мысли, что останусь с Тали до самого конца. Пошел к своим родителям и объявил о своем решении, потом – к ее папе и маме. И видите, – он обнял светящуюся от счастья невесту, – все получилось, как нельзя лучше.
Раввин снова отер лоб платком и посмотрел на книжный шкаф, набитый старыми фолиантами.
– Кто знает, почему так вышло… Благословение праведника тому причиной или чистая вера юноши, сила его любви и глубина преданности.
Раввин замолчал, словно прислушиваясь к чему-то.
– Я вот еще о чем думаю, – сказал он после долгого перерыва. – Проклятие так долго витало над потомками зейде, потому, что отыскивало достойного, такого, кто сможет выстоять в испытании. Ведь благословение и проклятие – это две вещи, неразрывные, как две стороны ладони. И если одно из них проскальзывает мимо достойного, то на следующем круге обязательно коснется его плеча.