Читать «Львовская гастроль Джимми Хендрикса» онлайн - страница 62

— Я ходил в контору, к своим бывшим коллегам. Они только похихикали! Там уже почти никого из старой гвардии! Одни салаги, которые ничего не понимают!

Алику вдруг расхотелось пить. Он только из вежливости пригубил из рюмочки и поставил ее на место. Рябцев всё понял и дальше, разговаривая, пил один. Пил и не пьянел.

В какой-то момент стиральная машина затихла одновременно с хозяином квартиры. И наступила тяжелая, гнетущая тишина, от которой Алика пробрал мороз. Он попробовал втянуть кисти рук в рукава коротковатой синей шинели, но ничего из этого не вышло. Рябцев всё так же сидел напротив, за его спиной белела газовая плита. За окном — чернильная темень ночи. Чувство привычного кухонного уюта исчезало, покидало кухню Рябцева, как покидают песчинки верхнюю полуколбу песочных часов, оставляя ее пустой и знаменуя этим окончание временного интервала. Видимо, интервал уюта тоже заканчивался. Часы на мобильнике показывали половину пятого утра. Мобильник, зажатый в руке Алика, тоже казался слишком холодным.

— Мне как-то нехорошо, — вымолвил гость, посмотрев на хозяина квартиры неуверенным, полувопросительным взглядом.

Рябцев кивнул, вышел. Вернулся с гладильной доской, разложил ее. Включил в розетку утюг, принес из ванной постиранные джинсы Алика и, разложив их на доске, стал разглаживать. Над джинсами под звуки шипения, доносившиеся из-под горячего утюга, поднимался пар. В воздухе запахло теплой, домашней сыростью. И Алику стало теплее. Он понял, что капитан ускоряет утюгом высушивание его одежды, и наблюдение за этим процессом увело мысли и ощущения гостя в сторону от дискомфорта и странного внутреннего беспокойства.

В половину шестого Алик снял гэбистскую шинель и снова надел джинсы и джинсовую куртку. Одежда передала ему тепло, полученное от утюга. Алик стал прощаться, но Рябцев настоял на том, что он сам выведет гостя на прямую дорогу.

На лестничной клетке, прямо за дверью квартиры Рябцева, лежала пустая бутылка из-под портвейна и надгрызенная луковица, вокруг валялись хлебные корки.

— Бомжей развелось! — огорченно выдохнул Рябцев.

Он проводил Алика до проспекта Червоной Калины, попрощался и, пообещав вскоре напомнить о себе и своих предчувствиях, зашагал обратно довольно твердой походкой.

Через полтора часа Алик вышел на безлюдную и безмашинную Замарстиновскую и отправился в сторону своего дома. На углу Татарской Алика словно током ударило. Он остановился. Снова рукам и ногам стало холодно, а по спине побежали мурашки. Дотронулся до лба, и пальцы стали влажными. В воздухе возник запах йода, запах моря, запах гниющих на песочном берегу водорослей. Сверху, с темного неба, долетел резкий птичий крик, похожий на крик чаек. И еще появился страх, страх идти вперед. Он сделал пару шагов назад, и внутренний холод потихоньку стал ослабевать. Так же и запах йода вдруг покинул воздух, которым дышал Алик. На смену птичьим крикам наступила тишина. Алик опять оглянулся по сторонам, всмотрелся в дорогу, по которой ему надо идти, если он хочет добраться до своего дома. Снова зашагал вперед, и тут же новый удар холода и беспокойства остановил его. И запах моря сильнее прежнего ударил в нос, крики чаек посыпались с неба, как град звуков. Опять отбежал назад, в тишину, остановился. Присел на корточки, скорее, поддавшись возникшей в ногах слабости, чем просто для отдыха. Лихорадочные мысли напомнили ему слова и подозрения капитана Рябцева.