Читать «Военнопленные (Записки капитана)» онлайн - страница 139
Владимир Иосифович Бондарец
Не мигая, с безмолвным укором глядели в небо остекленевшие глаза, и, будто усовестившись, низко плывущие тучи притрушивали их пушистым снегом.
А в карантин запирали новые партии заключенных, и он пережевывал их, проглатывал, как исполинский людоед, и крематорий чадил день и ночь, но не справлялся — трупы постепенно накапливались на широком дворе, терпеливо ожидали в длинной очереди.
Команду крематория набирали из штрафников. Их отлично кормили, давали вино, табак и даже приводили к ним женщин из лагерного дома терпимости. Но люди долго не выдерживали. Их меняли каждый месяц. Отработавших сжигали вновь прибывшие и принимались отсчитывать дни своего месяца, в адском труде ждали гибели.
Не менялся лишь капо Эмиль — лагерный палач. Его специальность ценилась начальством.
3
Конец войны приближался все явственнее, все ощутимее.
Бомбежки стали почти ежедневными. Если не бомбили поблизости, то пролетали где-то стороной, и воздушные тревоги почти не прекращались. Из заключенных комплектовали бомбокоманды. Они собирали и взрывали неразорвавшиеся бомбы. Каждый день погибали целые команды вместе с конвоем и солдатами-подрывниками. Останки их даже не пытались собрать. Место взрыва иногда огораживали колючей проволокой.
С утра до самого вечера в высоком небе над лагерем проплывали серебристые косяки эскадрилий, наполняли воздух могучим уверенным гулом. А на юге от нас — там, где был город, — земля тяжело ворочалась, охала и стонала, и над нею вздымалось огромное облако черно-красного дыма. Наши бараки, за семнадцать километров от Мюнхена, вздрагивали, в окнах тонко звенели, лопались стекла.
Заключенные из бомбокоманд, вернувшись из города в лагерь через несколько дней, рассказывали страшные вещи.
Мюнхен-Нейштадт — часть города с широкими просторными улицами и особняками фашистских заправил — союзные летчики почему-то не тронули. Бомбили Старый город, где жил обычный рабочий и служащий люд, где было тесно, где в уличках едва разъезжались встречные автомобили. Дома валились друг на друга, словно картонные макеты, сплющенные, сломанные, брошенные в мусор. Над ними вздымались тучи кирпичной пыли, пробивались язычки бледного среди дня пламени. В бушующем разрушительном вихре метались слабые фигурки людей, обезумевших от ужаса.
Из Дахау «освобождали» многих немцев и тут же, за воротами лагеря, переодевали в форму СС. Отказаться от такой «свободы» было равносильно самоубийству. Забрали в первую очередь «благонадежных» уголовников, потом подобрали и часть политзаключенных, отбывших сроки не менее пяти лет, — таких, видимо, считали «перевоспитанными». Призывали их спешно, обмундировывали и отправляли на Восток.
В те дни я встретил Юлиуса.
— Здорово, художник! Как жизнь?
Я обрадованно пожал его узловатую руку.
— Как в сказке: чем дальше — тем страшнее.
Юлиус рассмеялся:
— Это верно. Только смотря кому страшно, а нам надо радоваться. Слыхал, нашего брата в СС забирают?
— Как же, слышал. Тебя не берут?
— Нет, ростом не вышел. — И перешел на серьезный тон. — Карла забрали, помнишь — парикмахер? Этот им навоюет. Да и вообще навоюют! Каждый идет и клянется удрать, как только окажется за проволокой. Вот это и называется конец…