Читать «Военнопленные (Записки капитана)» онлайн - страница 125
Владимир Иосифович Бондарец
2
По Лагерштрассе тяжело катилась длинная платформа, уставленная в два яруса кибелями — бочками с баландой. Опережая платформу, неслись голоса:
— Старшины блоков, получать суп!
Платформа останавливалась против блока, кибелькоманда составляла на землю, положенное число баков. Люди, упираясь ладонями в выступы, толкали платформу дальше.
В кибелькоманде почти все русские офицеры — члены БСВ, ожидавшие гибели. Ожидание затягивалось. Слишком серьезной организацией оказалось БСВ. Фашисты выделили специальных людей по расследованию его деятельности. Результатами следствия интересовались в Берлине. И когда дело было закончено, смертный приговор послали на утверждение Гиммлеру.
Смерть уже поставила на людях мету: через всю спину огромная буква «R», намалеванная красной масляной краской! Это — заподозренные в мятеже. Их ждет крематорий… Пусть память вечно хранит портреты этих героев и мучеников. Широкогрудый, черноволосый и еще не старый полковник Тарасов — он даже в Дахау носил окладистую почти черную бороду; большеголовый подполковник Шихерт; жилистый широкоплечий Иван Концедалов, — глядя на него, я будто видел Степана Разина — мужественного и лихого. А вот капитан Платонов с казацкими усами, закрученными на концах в пружинистые колечки. Это он попросил меня нарисовать силуэт Ленина, а через час вернулся и, таинственно приоткрыв рубашку, показал мне с гордостью: силуэт был наколот на груди. Круглая голова майора Конденко щедро посыпана блестками седины. Он высокий, сутуловатый и постоянно грустный. Особенно ярко я вспоминаю 15-й блок, где мы как-то собрались кучкой в углу двора и тихо — не голосами, а скорее сердцами — пели «Заповит». Конденко гудел басом. По землисто-желтым щекам стекали редкие крупные слезы, и он их не стеснялся, не вытирал. Закончилась песня, и мы все долго сидели притихшие, опустив головы.
Петр Обрывин, Шалико Сараули, Сергей Ткаченко — маленький, хрупкий, фигурой — мальчик, но душой — великан; погибший на допросе Гамолов, Калитенко…
А скольких я знал только в лицо — их имена не остались в памяти!..
Каждое утро я чутко прислушивался к команде:
— Кофе получ-а-ать!
Заслышав ее, опрометью бросался помогать штубединстам тащить тяжелые кибели с коричневым пойлом. Я успевал переброситься с нашими двумя-тремя фразами, и на душе становилось чуточку легче: «Живы еще». Но тоска обреченности наваливалась и на меня, и сердцем я был с ними.
Платформа катилась по лагерю, шло время…
В воскресенье вместо черпака брюквенной похлебки заключенным рабочего лагеря выдавали по литру макаронного супа с мясом. Его ожидали в течение длинной недели, и, когда приближалась желанная пора обеда, все уже были на местах и с нетерпением вертели в руках алюминиевые миски.
Литр оказывался удивительно малым, блаженство слишком коротким. Вместе с ощущением неутоленного голода наступало обидное разочарование.