Читать «Повести о Ломоносове (сборник)» онлайн - страница 160

Сергей Алексеевич Андреев-Кривич

И тогда Ломоносов написал себе на память, как часто это делал в горькие минуты:

«Беречь нечего! Все открыто Шлёцеру сумасбродному. В Российской библиотеке нет больше секретов. Вверили такому человеку, у коего нет ни ума, ни совести, рекомендованному от моих злодеев. <…> За то терплю, что стараюсь защитить труд П[етра] В[еликого], чтобы выучились Россияне, чтобы показали свое достоинство…»

В конце записки было косо приписано грозное предупреждение: «Ежели не пресечете, великая буря восстанет».

Тогда же написал графу М. И. Воронцову: «Претерпеваю гонение от иноплеменников в своем отечестве, о коего пользе и славе ревностное мое старание довольно известно…»

Но что мог сделать канцлер Воронцов, потерявший всякое влияние и вскоре уехавший за границу?

Ломоносов встал, тяжело прошелся по комнате и снова вернулся к столу…

Прошка, еще более постаревший, с седыми непокорными «поморскими» вихрами, торчавшими во все стороны, и выцветшими от старости голубыми глазами, кряхтя, согнулся и посмотрел в замочную скважину.

Михаил Васильевич тяжело уселся в кресло, устремив неподвижный взгляд в окно.

Стало совсем светло. Красноватый квадрат лучей проник в комнату и осветил его лицо: огромный лоб, изрезанный морщинами, упрямый подбородок, серые грустные глаза, складки вокруг рта. Казалось, все беды и несчастья земли русской и ее порабощенного народа открыты были этому гениальному уму для того, чтобы тяжелым бременем лечь на его душу.

Прошке стало страшно – так печально было лицо Ломоносова. Он выпрямился и задумался: докладывать ли? Приезжий был из своих людей, да не было бы беды. Михаил Васильевич встал спозаранку мрачен.

Старик осторожно постучал и снова посмотрел в скважину. Ломоносов повернул голову к двери. Прошка приоткрыл ее осторожно:

– Там к тебе, Михайло Васильевич, гость приехал.

Ломоносов посмотрел на Прошку внимательно:

– Умывался?

– Не успел.

– Иди, помой физиогномию. Какой гость, зачем? Фамилию спросил?

Прошка почувствовал, что грозы не будет, приободрился:

– Федот Иванович Шубный приехал…

Лицо Ломоносова просветлело.

– Зови, зови! Да чаю завари покрепче! Умываться мне сюда принеси…

Прошка, довольный, что все обошлось благополучно, заворчал немедленно:

– Да что я, о четырех руках, о десяти ногах, что ли! И чаю завари, и физиогномию умой, и воды принеси!..

Впрочем, сделал он все очень быстро: заварил чаю, мигом принес таз, кувшин с водой, мыло и полотенце и полил Михайле Васильевичу, прибрал в комнате и привел гостя.

Федот Иванович Шубный, сын крестьянина Куроостровской волости, родился в деревушке недалеко от Холмогор. Девятнадцати лет, в 1759 году, он, подобно Ломоносову, пришел в Санкт-Петербург с обозом трески.

Не было случая, чтобы поморы, прибыв в северную столицу, не навестили Ломоносова и не привезли ему гостинцев: трески, семги копченой, палтусины, морошки.

Десьянс академик в таких случаях бросал все, усаживал своих земляков за большой стол на широком крыльце, а если это было зимой, то звал в столовую палату, приказывал племяннице своей, Матрене Евсеевне Головиной, подать пива похолоднее из погреба и начинал с гостями задушевный разговор, продолжавшийся иногда до глубокой ночи. Он живо интересовался всеми делами своих сородичей и тотчас замечал наиболее способных из них. Поморы – люди одаренные, сильные, смышленые, никогда не знавшие крепостного права, – дали России много выдающихся деятелей: мореплавателей, художников, кораблестроителей, ученых. Ломоносов обладал удивительной способностью чувствовать талантливых людей и никогда не оставлял их без своей помощи, а земляков в особенности.