Читать «Мемуары наших грузин. Нани, Буба, Софико» онлайн - страница 107

Маме вообще везло на хороших режиссеров. Сергей Параджанов ее много снимал, он часто бывал у нас. Сережа вообще был как член семьи, всегда забегал на Пикрис-гору. И мы то и дело к нему ездили.

Когда я начал рисовать, он очень поддерживал меня. Обожал мои рисунки. Мы очень дружили. Получается, вначале была его дружба с родителями, а потом и я сам с ним сблизился. Много раз бывал у него дома на улице Месхи.

Мы говорили и на грузинском, и на русском. Он прекрасно знал грузинский, родился же в Тбилиси. Но чаще, конечно, по-русски общался.

Он очень хорошо ко мне относился. Все время в Армению упрашивал с ним поехать: «Поедем, посмотрим историю, памятники».

Он трепетно относился к Армении. Обожал родину своих предков. Потом, когда я мастерскую сделал в Дигоми, рисовал там, он приходил и говорил – к тебе сюда, если не бросишь рисовать, приедет весь мир.

И вот так странно совпало, что я стал последним, кто видел его в Париже в день, когда он навсегда закрыл глаза.

У меня в столице Франции проходила выставка. В это же время Сереже стало плохо, и его тоже повезли в Париж.

У меня дома на самом видном месте стоит фотография: на ней они с мамой репетируют, уже в больнице это было, здесь, в Тбилиси. Параджанов хотел сделать картину «Исповедь». Но в первый же день съемок ему стало плохо.

Его забрали в Ереван. Из Армении он звонил папе: «Георгий, приезжай и забери меня домой, я хочу умереть в Тбилиси. Кроме тебя это никто не сможет сделать». Но отец не поехал, потому что поговорил с докторами и они сказали – мы его увозим в Париж, слишком серьезное положение. У него же был рак.

И эта его поездка на лечение во Францию совпала по времени с моей выставкой. Не забуду, как я пришел к нему в госпиталь в первый раз. Захожу в палату. На огромной стене установлен экран, рядом доктор со проектором. Сережа лежит, а на экране – слайды, на которых появляются мама, папа, мой брат Сандрик, еще какие-то люди. Это была съемка путешествия по Армении. Так Сергей просматривал свою жизнь.

Он с ума сошел от радости, когда я появился в дверях. Врач начал рассказывать, кто здесь был за это время – министр культуры Франции, Марина Влади… А Сережа так посмотрел на меня, что стало ясно: для него уже все кончено.

Через три дня я обещал еще раз навестить его. Пришел. Там уже какая-то суматоха была, доктора бегали. Я зашел, глянул на Сергея – такие испуганные глаза у него были. А вскоре он их вдруг закрыл. Я вышел из палаты, чтобы узнать, в чем дело. И доктор сказал мне, что, к сожалению, Параджанов впал в кому. Потом он уже в себя и не пришел, хотя еще дня три-четыре находился в госпитале. Так что фактически он умер в Париже. А затем его, подключенного к аппарату, доставили в Армению. И там уже наступил физический конец.

Очень жаль, что фильм «Исповедь» так и не состоялся. Софико должна была играть его мать. Наверняка получилась бы яркая работа.

У Софико и Параджанова были отношения, как у брата и сестры, и даже больше. Все друг про друга знали.

Сережа вообще очень открытый был, веселый, очень добродушный.

Сегодня его коллажи стоят баснословных денег. Многие пытаются на нем заработать. Я никогда об этом не думал, воспринимал его просто, как очень талантливого человека. А он и сам знал, что после смерти будет очень почитаем.

Вообще каждый человек знает свой потенциал, особенно художник. Не верьте, когда кто-то говорит, что не знает. Лучший себе судья – это сам человек. Если он не дурак, конечно.