Читать «Мой папа – Штирлиц (сборник)» онлайн - страница 135

Каждому такому путешествию предшествовал скандал. Тетя Зоя и баба Тошенька костьми ложились, чтобы не выпустить Петьку из дома, но дядя Аркаша настаивал: «Ребенку нужно двигаться, превратили, понимаешь, мужика в комнатное растение». Авторитет у него был почти такой же, как у Петьки. Под двойным мужским напором женщины сдавались, и в доме начинались суета и бестолковщина. Они пекли, варили, жарили, сбивались с ног, собирая все имевшиеся в доме шали, пледы, плащи, зонты и резиновые сапоги, так что, когда наконец удавалось выйти из дома, процессия напоминала караван груженых верблюдов, направляющихся на другой конец света.

Впереди, в широкополой войлочной панаме, сбивая палкой лопухи, шагал Петька. За ним едва поспевал дядя Аркаша с портфелем, в котором плескалась бутылка водки, или, как он называл ее, «спутница жизни». Дальше тянулась изнемогающая под тяжестью корзин, сумок и чемоданов вереница женщин, за которыми угрюмо тащилась я, с рюкзаком, до отказа набитым пузырьками, коробочками, бинтами и пластырями, которые тетя Зоя считала необходимым всегда иметь под рукой.

Я, естественно, норовила отстать. Пока процессия двигалась вдоль пахнущей раскаленным мазутом насыпи, женщины часто оглядывались и понукали меня, но постепенно их цветастая кучка удалялись. Я видела, как она маячит у перехода через железную дорогу, но как только перешагивала через последнюю пару рельсов, женщины скрывались за поворотом, а я с облегчением сбрасывала с себя ненавистный рюкзак и прятала под какой-нибудь особо выдающейся елкой в надежде подобрать на обратном пути.

Чистое озеро с его топким дном, лягушачьими концертами, коричневой, пахнущей гнилью водой, почти сплошь затянутой кожаными листьями кувшинок, меня не привлекало. Гораздо приятнее было просто идти в одиночестве, вдыхая смолистый запах разогретой хвои и мечтая о чем-нибудь прекрасном.

О чем я мечтала? Мои сладкие грезы бесследно растворились в соленом море времени. На поверхности осталось лишь то, что меня окружало – головокружительно синее небо, похожая на колонный зал метро сосновая аллея, кудрявая бахрома лопухов и ромашки, обрамлявшая потрескавшиеся от засухи канавы, невесомое кружево света и тени, преградившая мне путь блестящая ниточка паутины. Но помимо летних запахов и ощущений были зимние: колючий и хрустящий, как иней, мох, ностальгический аромат новогодней елки и сушеных грибов.

В конце концов я добредала до озера, где меня встречали недовольные возгласы: «Наконец-то. Тебя за смертью посылать!» Однако ввиду того, что «спутница жизни» к тому времени уже тускло поблескивала в кустах, отсутствие рюкзака замечалось не сразу. На клеенке между истекающими соком помидорами и остатками пирога шныряли муравьи, в воздухе вились осы. Стоя по пояс в озере, дядя Аркаша курил и читал газету. Из-за невероятной шерстистости он напоминал дрессированного медведя, сбежавшего из цирка, но своих дурных привычек не бросившего.

Сложив с себя ношу тревог, женщины полулежали на одеялах, обмахиваясь березовыми ветками. Дядя Аркаша называл эту картину «лесбищем котиков». Раз в пять минут кто-нибудь из них привычно взывал: «Пе-е-е-е-тя-а-а-а-а!» А из ближних кустов доносилось: «Я не Петя, а Монтигомо Ястребиный Коготь».

Цапнув с клеенки кусок пирога, я удалялась и всегда пропускала момент, когда с Петькой случалось несчастье. То сухая ветка пропарывала ему щеку, то стебли кувшинок обвивались вокруг ног и он начинал тонуть в двух шагах от берега, то, прикрытая хворостом, вдруг разевала дымящуюся пасть торфяная яма, то сотнями жал впивалась в него потревоженная палкой стая диких пчел.

Раздавался душераздирающий вопль. Взрослые кидались на помощь. Вот тут-то и обнаруживалось отсутствие рюкзака. Меня трясли как липку, я молчала как партизан. Дядя Аркаша бегом относил Петьку на руках в больницу, а вот рюкзак найти так и не удавалось.