Читать «Мой папа – Штирлиц (сборник)» онлайн - страница 109

Ольга Исаева

– Но почему же он боялся тебе об этом рассказать?

– Да потому, что по малолетству я или кто-то из братьев могли об этом в школе сболтнуть, и тогда отца точно или с работы бы уволили, или заставили, как сестер, публичное отречение писать.

– Ну и что ж твой дядя такого сделал?

– Да ничего!

– Не может быть!

– Очень даже может. В то время человека на каторгу могли упечь за неправильную прическу, за непролетарское выражение лица, за то, что он в чем-то не согласился с начальником или просто мешал соседу по коммуналке.

Мне хотелось крикнуть: «Что ты бредишь? Остановись, пока не поздно», – но, не замечая моей брызжущей враждебности, мама продолжала:

– К примеру, живешь ты в коммуналке: куча народу, смрадно, скандально, очереди в туалет. Люди в квартире все разные. Есть и неплохие, а есть такие, что на кухню выйти не дают – начинают обзывать, вопят: «У меня семеро по лавкам на пяти квадратных метрах, а ты одна на пятнадцати жируешь! Где справедливость? За что кровь проливали?» И вот как-то раз не выдерживает такая соседка, вырывает из детской тетрадки чистый листок и, не указывая своего имени, пишет в милицию письмо: так, мол, и так, имя, фамилия, место жительства – враг народа. А что? Она сама давеча слышала, как ты в очереди за хлебом возмущалась, что в газетах мировой революцией все уши прожужжали, а жрать нечего. Следующей же ночью тебя в ГПУ забирают, а соседка с утреца свои вещички в твою комнату перетаскивает.

Я смотрела на маму так, будто в первый раз ее видела. Что она мне рассказывает? Что я, сама, что ли, с соседями не жила? Не знаю, какие сволочи бывают? Да у нас каждая вторая в казарме анонимки на своего «благоверного» и его «полюбовницу» строчила, если не в милицию, то уж в партком-местком наверняка, а «врагом народа» у нас обзывали всех с пеленок. Что в этом такого особенного? Но вот чтобы по анонимке человека в тюрьму засадили, что-то я такого не припомню. В ответ на мое явное недоверие мама сказала:

– Что ты глаза-то на меня таращишь? Тысячи было таких случаев! Сотни тысяч! Или не нравится тебе, к примеру, отчим. Пишешь на него анонимку и навсегда от него избавляешься.

Я представила себе, как славно бы мы с мамой зажили: никто не мешает, не дымит «Беломором», не шипит за невымытую посуду. Но к чему все эти разговоры?

– Из-за анонимки в тюрьму? Да ни за что не поверю!

– А ты попробуй!

– Издеваешься?

Мама пожала плечами.

– Да нет. Сейчас, конечно, времена сильно изменились, но если ты напишешь, что твой отчим самогон гонит, то будь уверена: и с обыском придут, и свидетелей найдут, и в тюрьму посадят.

Вот уж этого я от мамы никак не ожидала! Неужели она и впрямь хочет с моей помощью от отчима избавиться? Мы не оставались с ней наедине почти два года. Все это время я прожила в одиночестве, как в дупле, укрывшись от ненавистной мне реальности. Я так обросла корой обиды на маму, что боли уже почти не чувствовала, но сейчас, вспомнив нашу с ней жизнь до отчима, с чтением вслух, задушевными беседами, пением дуэтом, поездками в театр, чуть не задохнулась: НУ ПОЧЕМУ? Почему она отняла у меня все это? Мне захотелось, как в детстве, зареветь во все горло, но я задушила слезы и крикнула: