Читать «Инженеры Кольца» онлайн - страница 101

Если считать и покойника, нас было двадцать шесть человек, как раз дважды по тринадцать. Гетенцы часто считают по тринадцать, по двадцать шесть и пятьдесят два, несомненно, это связано с двадцатишестидневным лунным циклом, который соответствует их неизменяющемуся месяцу и равен длительности их полового цикла. Труп был отодвинут к стальным дверям, которые образовывали заднюю стенку нашей коробки, где мы были заперты. Там было холоднее всего. Остальные узники сидели, лежали или сидели на корточках, каждый на своем соответственном месте, крохотной собственной территории, в своем домене до наступления ночи, когда холод становился настолько нестерпимым, что все постепенно сбивались в единое целое, занимающее уже одно общее место, где было тепло внутри и холодно снаружи.

Но была и доброта. Я и еще несколько человек, таких, как старик с раздирающим легкие кашлем, были сочтены наименее приспособленными к холоду и каждую ночь оказывались в середине группы, этого состоящего из двадцати пяти частей целого, где было теплее всего. Мы даже не боролись за это теплое место, мы просто оказывались в нем каждую ночь. Страшная это вещь — доброта, которую люди не в силах окончательно утратить, страшная, потому что, когда мы, нагие, оказываемся во тьме и холоде, это все, что нам остается. Мы, такие богатые и всесильные, в конце концов остаемся при такой мелкой монете и не в состоянии дать что-нибудь.

Независимо от того, что днем нам было тесно, а ночью мы сами искали еще большей тесноты, чтобы согреться, все мы, люди их грузовика, были крайне далеки друг от друга. Одни были одурманены наркотиками, другие, возможно, были недоразвиты, и все были унижены и запуганы. И что странно, ни один из этих двадцати пяти не обратился ко всем остальным для того, чтобы обругать их. Доброта, да, и терпение, — но в молчании, всегда в молчании. Стиснутые в вонючей тьме нашей общей обреченности, мы постоянно валились друг на друга бессильными телами, дышали друг другу в лицо, объединяли тепло наших тел в один очаг, но все равно оставались чужими друг другу. Я даже не узнал имени ни одного из этих людей.

В какой-то из дней, кажется, третий, когда грузовик простоял много часов и я уже начал думать, не бросили ли нас просто так где-нибудь в безлюдном месте, чтобы мы передохли здесь сами по себе, один из них начал со мной разговаривать. Он рассказал мне длинную историю о мельнице где-то на юге Оргорейна, где он работал, и о своем конфликте с надзирателем. Он все говорил и говорил тихим бесцветным голосом и время от времени касался своей ладонью моей ладони, будто хотел убедиться в том, что я его слушаю.

Солнце двигалось к западу, и, когда наш грузовик развернулся к нему задней стенкой, оставшись на обочине, полоса яркого света пересекла темноту внутри кузова и вдруг стало совсем светло, даже в самом дальнем конце нашей коробки. И я увидел тогда девушку, грязную, красивую, глупую и измученную девушку, которая смотрела на меня снизу вверх и робко улыбалась мне в поисках утешения. Это юное существо было в кеммере, и ее влекло ко мне. И это был единственный раз, когда кто-то из них наконец чего-то от меня хотел, а я не мог этого дать. Я встал и подошел к щели в дверях, будто хотел глотнуть воздуха и выглянуть, а потом долго не возвращался на свое место.