Читать «Дождь: рассказы» онлайн - страница 6

Правитель спросил: «Которого из двух хотите вы, чтобы я помиловал?» — и смертная тоска переполнила мое сердце. Но тут они закричали громко: «Варавва! Варавва!» — будто море ревело.

Я обрадовался. Эти люди меня знают, они выбрали меня. Но, обернувшись, я увидел лицо второго, он склонился покорно, крики летели в него как камни, и мне стало жаль его, ибо я подумал, что человеку этому труднее будет перенести мучения, чем мне. Тюремщик стоял рядом, и я спросил тихо:

«Этот… Иисус?» — «Этот». — «Наверное, он совершил преступление гораздо более тяжкое, чем мое. В чем его обвиняют?» — «Он презирает законы цезаря. Уверяет, будто может делать чудеса. Человек этот великий гордец. Твердит, что он один говорит правду». — «Это разве преступление?» — «Великое преступление».

Больше страж ничего не сказал, но ветер сомнений ворвался в мою душу. И теперь я не знаю сам, живой или мертвый разговариваю с тобою, а может быть, все это мне приснилось.

Пелена пала на глаза мои, сквозь пелену я видел: Правитель умывал руки из кувшина, как делают люди после еды.

С меня сняли цепи, и я упал, будто щепка, в волны людского моря. А теперь скажи мне, женщина. Слышала ты когда-нибудь такое? Чтобы от слов одного человека смутился дух, затмилась жизнь? Слыхала ты что-либо подобное?

И, не дожидаясь ответа, затерялся на путях, что вели в глубину ее глаз. Лиловыми фиалками цвело небо, и на фоне его Варавва казался каменной глыбой, едва тронутой рукою мастера.

Ночной гость

Скрип колес тянулся во тьме. В бледном свете каретных фонарей являлось дерево, его ствол, влажные листья, потом желтоватые круги плыли дальше сквозь густую, плотную ночь. Щелкал кнут, дробно стучали копыта. Изредка нарушал однообразие резкий треск — карету встряхивало, кренило на выбоинах.

Чуть белела во мраке дорога, вилась своевольно, будто ручей, мимо темневших рощ, огибала склоны черных, высоко вздымавших вершины гор. Призрачно замерцали в долине сонные огни городка.

В начале единственной улицы фонарь, окруженный кипящим сонмом насекомых, осветил карету; одинокий стук ее колес тяжко внедрялся в тишину. Улица была широкая, длинная, обсаженная по обе стороны деревьями; из-за деревьев выглядывали обшарпанные стены домов, торчали решетки, выкрашенные зеленой краской. Песок скрипел под колесами. Карета свернула за угол и потонула во тьме, потом снова вынырнула вдали в свете другого фонаря; под фонарем, прислонясь к стене, стоял юноша. Он стоял опершись обеими руками на трость, опустив голову. Заслышав стук кареты, изумленный, поднял лицо с пошловатыми усиками, проводил взглядом. Чуть подальше из окна вместе со слабым светом робко лилась несложная мелодия. Стук колес загасил музыку и покатился дальше в темноту, из которой на каждом углу вновь и вновь возникали дома городка.

У освещенной двери аптеки промелькнула компания: четверо сидели на вынесенных из дома стульях — аптекарь весь в белом и без шляпы; священник в грубых башмаках, торчащих из-под сутаны; лысый учитель, дремавший положив ногу на ногу; начальник отдела землеустройства, он же инспектор палаты мер и весов, большеусый, пузатый, в черном костюме, в рубашке с крахмальным воротничком. Шум кареты оборвал беседу, слышался еще какое-то время и наконец умолк на площади, перед широкой дверью гостиницы. В мерцании полутеней глядел во все глаза на карету бледный подросток. Открылась дверца, быстро соскочил человек — высокий, сильный, ловкий; под широкими полями шляпы не видно лица. В портале незнакомец чуть не сбил с ног выходившую оборванную старуху и твердым шагом двинулся в притихший дом.