Читать «Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник)» онлайн - страница 486

– Да это твою пустошь татарин запалил, – догадался Оницифор.

– Быстро они… – с сожалением сказал Василько и, печально вздохнув, предложил: – Ну, побредем уж.

Они покинули опушку, пошли полем.

– А птицы-то, птицы-то как распелись, – Оницифор с улыбкой поглядывал по сторонам.

– Если бы не татары – сейчас бы сам запел… Как же это я запамятовал поведать им, какие травы жене посла надобны? А ведь обещал, – сокрушался Василько.

– О чем печалишься: татары нас убить хотели.

– Все одно: раз обещал, исполни! Опять согрешил. Прости, Господи, неразумного и заносчивого раба твоего Вассиана!.. И Янку мне ох как сейчас жалко стало, хоть плачь. Ведь нелегко ей придется, голубушке!

– Кто такая?

– Да так… знавал когда-то, – неохотно рек Василько и тут же быстро поправился: – Еще до гибели Москвы.

Беглецы не заметили, когда стояли на опушке, затаившегося зайца. Зайчишко, серенький подергивающийся комочек, сидел на задних лапах и, высоко подняв длинные и заостренные уши, ловил пугавшие и странные человеческие голоса. Он еще загодя почувствовал людей, насторожился и спрятался под низенькой пушистой елочкой. Ему было жутко и любопытно слушать их. Немного сдерживало его волнение то, что люди беседовали мирно и тихо, без бросающего в дрожь крика, и что они стали удаляться. Вскоре зайчик перестал различать их голоса среди звуков просыпающегося леса. Он скакнул в сторону и забыл об этих непонятных и страшных великанах.

Эпилог

Во Владимире Янка женила сына на дочери знатного и богатого боярина великого князя владимирского. Но к ее удивлению, ни ожидаемого успокоения, ни новых желаний она не почувствовала. Сын же так увлекся молодой женушкой, что все менее и менее оказывал матери должное внимание. Янка почувствовала обиду и, что особенно ее удручало, одиночество. Она часто сравнивала свое состояние с тем душевным состоянием, которое было у нее, когда она оказалась рабой Василька. Но если тогда она была молода, и голос, будто находившийся внутри нее, уговаривал не отчаиваться, указывал на то, что она хороша собой и что все у нее впереди, то теперь молчание внутреннего голоса указывало, что ей не на что более надеяться и ее кончина не за горами. Янка замкнулась в себе – животная боль уступила место душевной. Однажды Янка поняла, что более никто и ничто не удерживает ее на земле. На пути из Владимира в Орду Янка умерла.

Опечаленный потерей жены ордынский посол, вскоре после возвращения в Орду, был оклеветан недругами и попал в немилость к хану. У посла отобрали имение, рухлядь, табуны коней, скот, отогнали слуг, наложили на шею колоду и вскоре удавили.

Сын Янки, Якуб, вместе с молодой женой бежал в Причерноморские степи к Ногаю и служил ему верой и правдой не один десяток лет. На исходе жестокого века он принял вместе с Ногаем смерть от меча удалого и недалекого русского воина, пытавшегося заслужить милость всесильного царя Золотой Орды. Один из сыновей Якуба, внук Янки, пришел на службу в Москву. Его потомки стали боярами московских царей.