Читать «Слепые по Брейгелю» онлайн - страница 98

И потянулась жадно к его губам, Саша едва успел увернуться. И сам устыдился своего трусливого ужаса. Ухватил ее запястья, разжал с силой, поднялся из кресла, не шагнул, а почти шарахнулся к выходу из беседки:

— Извини, Валь… Извини. Мне надо одному побыть.

И быстро пошел по газону, туда, в сторону калитки. И снова было стыдно, будто боялся, что она его догонит. Даже оглядываться боялся, пока не услышал за спиной Валин тоскливый окрик:

— Саша, вернись! Куда ты? Погоди, я же не успеваю за тобой… Мне же трудно в шлепанцах по траве…

Саша нырнул в приоткрытую калитку, шагнул в темноту леса. Чертыхнулся, запнувшись о корягу, чуть не упал. Внутри все тряслось презрением к самому себе — давай-давай, убегай в темноту, заяц трусливый! Всю жизнь ты был зайцем трусливым, найди смелость самому себе признаться. Устал от собственной трусости, да? Думал, счастье найдешь рядом с чужой силой? Нет, братец. Видно, не предусмотрено для тебя счастья. Остановись, отдышись хотя бы. Куда бежишь?..

Путь преградил сваленный грозой ствол старой березы — Саша даже не разглядел его толком, скорее почувствовал в темноте. Сел, тяжело дыша, закрыл глаза, и обступила со всех сторон тишина, звенящая комарьем. А если голову поднять, кроны деревьев упираются в закатное небо… Красиво, торжественно, можно смотреть, пока голова не закружится. Это как в детстве, бывало, — голова закружится, и будто легче немного, и тоска отпускает…

Там, в его детстве, тоже лес был, только не такой игрушечный, а настоящая тайга. Теткин дом в леспромхозовском поселке на окраине леса стоял, тяжелые сосны вплотную к усадьбе подступали. Поднимешь голову кверху, и кажется, то ли небо на кроны сосен падает, то ли сам летишь в небо… А с неба — сразу к маме…

Маму он плохо помнил. Вместо памяти о маме было стыдное знание — про колонию. Так знание и называлось — колония общего режима. Противное знание, страшное, колючее. А самое противное было то, что мама числилась в этом знании дурочкой… Тетка всегда, когда говорила о маме, начинала именно с этой фразы — твоя дурочка-мать… А однажды он слышал, как тетка жаловалась соседке:

— Представляешь, Зин, подставили ее, дурочку, а она и отбрыкаться по слабости характера не сумела, и не пыталась даже. Да разве можно было в главные бухгалтера с таким характером лезть? Для сына она хотела, видишь ли! Денег заработать хотела! Вот, заработала… Такой тебе результат — сама в колонии, а сынок у меня на шее сидит! Надо же, десять лет забабахали! А мне каково, а? В детдом не сдашь, кровь-то не вода, жалко. Да и что люди скажут, сама подумай, Зин? Поселок у нас маленький, каждый пальцем тыкать начнет, стыда не оберешься.

Мамину фотографию он хранил, как тайную драгоценность. Маленькую, черно-белую, с белым сегментом в углу. Наверное, мама для какого-то документа фотографировалась. На ней лицо у нее было такое… Красивое, нежное, перепуганное собственной серьезностью. И глаза вполлица. А выражение глаз как у виноватого ангела.