Читать «Христианин в языческом мире, или О наплевательском отношении к порче» онлайн

Андрей Кураев

Христианин в языческом мире, или О наплевательском отношении к порче

ПОПЫТКА БЫТЬ ОПТИМИСТОМ

.

Культура как таковая создается для того, чтобы сдерживать и преображать инстинкты человека. Любой инстинкт нуждается в воспитании и контроле. Надо воспитывать национально-патриотическое чувство (чтобы оно было созидающим, а не разрушающим), надо уметь владеть половым инстинктом, надо учить человека владеть искусством речи и мысли. Вот точно так же нужно учить человека владеть его религиозным инстинктом. Но дисциплина религиозной мысли и жизни, что в течение тысячелетия создавалась в России Православной Церковью, была в одночасье отброшена.

Религиозный инстинкт не исчез. Любой инстинкт (в том числе религиозный) является неизменным антропологическим фактором, а потому он неуничтожим. Но религиозный инстинкт в СССР остался безнадзорным. И совсем неудивительно, что он начал выкидывать странные штуки.

Прежде всего он сменил предмет своего поиска и формы своего выражения. То, что прежде считалось святыней, перестало считаться таковым. Но немедленно явились иные «нумены», иные святыньки, ритуалы и мифы…

Уже формула Маяковского «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить» отмечена печатью несомненного религиозного энтузиазма. Его же уверение, что «Мы говорим Ленин – подразумеваем партия; Мы говорим партия – подразумеваем Ленин» довольно точно воспроизводит христианскую формулу отношений Христа и Церкви. Более того – в поэме «Владимир Ильич Ленин» достаточно ясно прописывается различение Ульянова и Ленина. Ленин – это «дух Революции»; Ульянов – временное воплощение этого духа.

До вполне догматической отчетливости это революционистское верование будет доведено позднее Андреем Вознесенским:

Я в Шушенском. В лесу слоняюсь.Такая глушь в лесах моих!Я думаю, что гениальностьПереселяется в других.Уходят времена и числа.Меняет гений свой покров.Он – дух народа.В этом смыслеБыл Лениным – Андрей Рублев.Как по архангелам келейнымпорхал огонь неукрощен.И, может, на секунду ЛенинымБыл Лермонтов и Пугачев.Но вот в стране узкоколейной,шугнув испуганную шваль,в Ульянова вселился Ленин,так что пиджак трещал по швам!Он диктовал его декреты.Ульянов был его техредом.Нацелен и лобаст, как линза,он в гневный фокус собирал,Что думал зал. И афоризмомОбрушивал на этот зал.И часто от бессонных планов,упав лицом на кулаки,Устало говорил Ульянов:«Мне трудно, Ленин. Помоги!»Когда он хаживал с ружьишком,Он не был Лениным тогда,А Ленин с профилем мужицкимБрал легендарно города!Вносили тело в зал нетопленный,А он – в тулупы, лбы, глаза,Ушел в нахмуренные толпы,Как партизан идет в леса…Он строил, светел и двужилен,страну в такие холода.Не говорите: «Если б жил он!»Вот если бы умер – что тогда?