Читать «Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву» онлайн - страница 183

Правда, Миша меня успокаивал. Он сказал, что это к лучшему, так как сама я из сада никогда бы не ушла и неизвестно еще, как бы росли наши дети. Да и найти работу, хоть как-то меня удовлетворяющую, было не легче, чем два года тому назад. Конечно, по закону мне должны были предоставить работу, но кто тогда соблюдал эти законы?

Поездка в Израиль

Мне очень хотелось побыть с детьми, но уже очень скоро мы поняли, что на одну Мишину зарплату нам прожить будет очень трудно. Решила обратиться в профсоюзы за помощью. Те послали меня в суд, и мне пришлось подать жалобу на администрацию завода. Через какое-то время я ее отозвала, так как поняла, что дело безнадежное.

Таким образом, я осталась дома, а детский сад через пару месяцев был открыт вновь. Вместо меня назначили пожилую женщину, как ни странно, тоже еврейку.

В это время я получила письмо из дома. Отец писал, что у него обнаружили рак, недавно сделали операцию и теперь он чувствует себя лучше. Однако дальше сестра приписала, что операцию сделали слишком поздно и отец, как говорят врачи, протянет полгода, не больше.

Отец, писала сестра, постоянно говорит, что будет делать все, чтобы дожить до встречи с Леей, но он не знает действительного состояния своего здоровья.

После этого письма я несколько дней проплакала, а потом стала думать над совершенно сумасшедшей тогда идеей: попытаться поехать в Израиль и повидать отца перед смертью. Я очень боялась, что не смогу больше никогда в жизни увидеть моего любимого отца, а может, и маму тоже.

Я начала выяснять эту возможность, советоваться, так как не хотелось смириться с мыслью, что уже никогда не увижу дорогих моему сердцу родителей. Я очень надеялась, что поездкой в Израиль не наврежу своей семье, но, конечно, на 100 процентов быть уверенной в то время в этом было нельзя.

В Москве я очень редко встречалась с выходцами из Палестины, но теперь решила повидать моего очень хорошего знакомого. И однажды у Никитских ворот я встретилась с Халилем. Он был самым старым коммунистом из тех, кто прибыл в СССР из Палестины, и теперь являлся каким-то партийным деятелем, ответственным за работу с арабскими странами. Это было в конце 1954 года, уже после смерти Сталина.

Я рассказала Халилю о письме, которое получила из дома, и со слезами на глазах стала умолять его сделать для меня что-нибудь. Халиль очень внимательно меня выслушал и сказал: «Поехали к Лейбе (Леопольду Трепперу)».

Лейба только недавно был освобожден из тюрьмы, его сразу же назначили на должность советника по еврейскому вопросу к какому-то важному чиновнику в ЦК КПСС. Теперь местом его работы было здание ЦК на Старой площади. И конечно, он мог точно сказать, возможна ли такая поездка и не принесет ли она больших неприятностей нашей семье.

И мы поехали к Лейбе, разумеется, не на Старую площадь, а к нему домой, куда-то на дальнюю окраину Москвы. Добирались часа полтора. Долго ехали на метро, потом еще и на автобусе, но, наконец, добрались до дома, где в очень маленькой комнате двухкомнатной квартиры жил Лейба с семьей. Мы не виделись с ним с 1928 года, когда еще в Палестине я наивной пятнадцатилетней девушкой участвовала с Лейбой в коммунистической подпольной работе. Я его сразу узнала, хоть он очень изменился. Это был уже довольно пожилой человек с типичным еврейским лицом и очень умными и добрыми глазами. Я помню, что, когда мы вошли в комнату, он сидел за столом спиной к нам и что-то писал. И вдруг Лейба повернулся, несколько секунд внимательно смотрел на меня и как-то не очень уверенно спросил: «Лейчик, это ты?» Мы обнялись и расцеловались. Прошло более 25 лет с нашей последней встречи в Палестине, и нам, конечно, было что рассказать друг другу. Узнать нас было не просто, за четверть века мы оба прожили тяжелую жизнь, хлебнули немало горя, конечно, сильно изменились, но тем не менее сразу узнали друг друга. Я к этому времени разменяла пятый десяток, а Лейбе было уже за пятьдесят. Это был далеко не тот веселый стройный парень с черной густой шевелюрой кучерявых волос и постоянной улыбкой на лице. Не изменились только его голубые глаза, которые так же, как и раньше, излучали какую-то внутреннюю силу и доброту.