Читать «Общество знания: Переход к инновационному развитию России» онлайн - страница 233

Этот вывод представляется нелогичным. Практика показывает, что уверенность будто мы обладаем реальным образом национального характера какого-то народа, приводит к ошибкам, когда мы выбираем способ нашего поведения исходя из этого образа. Ошибки эти могут быть вполне поправимыми или даже курьезными (например, когда мы планируем наши действия исходя из «присущего национальному характеру кавказских народов гостеприимства»), но могут иметь фатальное значение, если кладутся в основу государственной политики.

В программных советских трудах по проблемам этничности бросается в глаза схоластическое отношение к понятиям, которое блокирует содержательное рассмотрение проблем реальности.

До сих пор трудно понять, почему «единый многонациональный народ» — советский — нельзя было считать нацией. Из этого упорного отказа признать советский народ нацией следовало множество важных практических установок. С. В. Чешко пишет: «Благодаря своему упорному стремлению сохранить „самобытность“, уберечь свои теории и профессиональный язык от внешних влияний, отечественное обществоведение попало в концептуальный тупик. Наши ученые не отваживались отрицать существование американской, бразильской или индийской наций, признавали принадлежность СССР к Организации Объединенных Наций, но даже не допускали мысли о возможности понятия „советская нация“. А в период развала СССР эта несуразица активно использовалась теми, кто пытался доказать, что СССР — это „не страна и не государство“, без своей нации, народа и поэтому без права на существование» [193, с. 141-142].

Сознательные меры по контролю за этническими процессами были прекращены с демонтажем «тоталитаризма» во второй половине 50-х годов. Было официально объявлено, что национального вопроса в СССР «не существует». С. В. Чешко пишет: «Покойный Ю. В. Бромлей любил рассказывать, в каком логическом тупике оказывались его иностранные собеседники, когда узнавали, что в СССР есть кое-какие национальные проблемы, но нет национального вопроса. Буквально такой подход сохранялся и в первые годы перестройки» [193, с. 65].

И уже в 60-е годы идеологи «холодной войны» против СССР пришли к выводу, что именно национальные проблемы, а вовсе не экономика и не социальные отношения являются слабым местом всей советской конструкции. Здесь и сосредоточили главные силы. Теоретики КПСС, для которых национального вопроса «не существовало», относились к этому со смехом. С искренним недоумением цитирует Э. А. Баграмов [26] такие предупреждения «буржуазных идеологов»: «Самым заразным из всех экспортных товаров Запада (либерализм, демократия, религия) является идея национализма» (А. Барнетт, 1962) или «Национализм, и только национализм является эффективным барьером на пути коммунизма» (Дж. Дэвис, 1970).

Когда с 1987 г. антисоветские силы внутри и вне СССР стали применять в борьбе с союзным государством жесткие технологии мобилизации политизированной этничности, государство, его научные эксперты и общество оказались к этому совершенно не готовы. Уже разгорались искусственно созданные этнические войны, но продолжала использоваться старая риторика «братства народов», неадекватная и шокирующая. В рассуждениях политиков и экспертов не было и признаков знакомства с огромным корпусом знания, накопленного при исследовании этнических конфликтов, прокатившихся по миру в 50-80-е годы.