Читать «Шаг в сторону. За чертой инстинкта» онлайн - страница 26

Таков был суровый урок «хождения в народ» власти, далеко оторвавшейся от этого самого народа. Отчасти он пошёл впрок. В городе срочно открыли свой штаб для контактов с населением, где принимали с 9 до 21 часа всех желающих с жалобами и предложениями. Как будто само партийное руководство, узурпировавшее всю власть в стране, не являлось изначально подобным штабом для населения?! Являться-то оно им являлось, да только давным-давно об этом забыло. Но вот и здесь, по сути, главной задачей альтернативного партийного штаба стало снятие растущего напряжения в 160-тысячном городе и по возможности – отмена надвигающегося митинга, пугающего партийных работников не меньше чумы.

Правда, вскоре стало ясно, что все эти усилия уже напрасны – они не только не ослабляют напряжённости, но, наоборот, разжигают дополнительные страсти. Южно-Сахалинск гудел растревоженным ульем, жил в незнакомой ему доселе эйфории ожидания чего-то необычного и очень значительного. По самым скромным подсчётам, на митинг 28 мая собирались выйти не менее 30 тысяч человек. «Никто не знает, куда всё это может пойти и под какими лозунгами будут выступать собравшиеся», – как под гипнозом, продолжали повторять партийцы-руководители на нестихающих заседаниях, бюро, активах и прочих сборах. Хотя все они прекрасно знали, против кого будет направлен гнев народа, доведённого до предела десятилетиями скотского с ним обращения. Против них самих. Этого и боялись больше всего. Но не смели сказать об этом вслух.

События нарастали непредсказуемо и неотвратимо. Примерно за двое суток до намеченного митинга в штабе рабочей группы живо обсуждался вопрос о технике его проведения. Возник серьёзный вопрос: «Как организовать такое массовое мероприятие – ведь ни у кого нет подобного опыта?» Именно в этот момент в гудящую квартиру «рабочей группы» явились неожиданные гости. Начальник УВД области и председатель городского исполкома. Растерянное партийное руководство хоть и тряслось от страха, но вести разговор напрямую с уполномоченными народа не стало. То ли боялось, то ли не умело, а может, считало это ниже собственного достоинства. Послало к ним парламентариев. Впрочем, тоже членов партии и наверняка членов обкома КПСС. Приехали они, встревоженные, по их словам, возможными трагическими последствиями сбора в субботу такого количества людей. И, как выяснилось, с единственной целью – отменить митинг во что бы то ни стало. Никакие доводы со стороны «рабочей группы» о необходимости властей быть готовыми во времена гласности к подобным мероприятиям и приводящиеся примеры проходящих в городе и более массовых мероприятий взволнованными гостями не принимались. «Рабочей группе» готовы были предоставить радио и телевидение для изложения своих требований и любого разговора с народом, но неизменным условием при этом оставалась отмена митинга.

Несведущему человеку может показаться, что речь здесь идёт о каких-то военных действиях, поскольку то и дело мелькают военные слова: «штаб… парламентёры… переговоры» и т. п. Конечно же, это не так. Никаких намёков на враждебное отношение «рабочей группы» к партруководству не было и в помине. С самого начала своего существования она искала тесного контакта, сотрудничества с руководством области и города, пыталась повернуть его лицом к народу, волю которого и выражала. Просьбы допустить их до того же телевидения народные уполномоченные излагали чуть ли не каждый день, но неизменно их или не замечали, или отказывали в этом. Не их вина, что долгожданный разговор на равных начался лишь накануне митинга, который стал уже неким символом и вышел за рамки обычной манифестации. И вновь, как бывает при ведении шахматной партии плохим шахматистом, партийное руководство в своих действиях запаздывало на один-два хода. Когда решалось на какие-то жертвы, они уже не давали преимущества, а порой и спасения. И потому бездарно проигрывало.

Всю ночь в штабе «рабочей группы» шли споры, как поступить, и утром из него пришло следующее сообщение: «Не можем пойти на отмену митинга, поскольку считаем себя ответственными за выполнение резолюции прошлого собрания… Такой шаг был бы предательством по отношению к тысячам людей, поверившим нам и решившим идти на митинг». Желаемого компромисса с «рабочей группой» властям удалось достичь лишь вечером, за ночь до намеченного митинга. Да и то лишь после того, как четверых её коммунистов официально, по повестке с подпиской, пригласили на экстренный пленум обкома КПСС. Здесь была принесена очередная весьма серьёзная жертва со стороны партийного руководства – принято заявление первого секретаря Сахалинского обкома КПСС П. Третьякова об освобождении его с этого поста.

Надо сказать, и эта процедура отставки провинившегося «первого» лишний раз продемонстрировала лицемерие, пещерность мышления и полную оторванность от жизни привилегированного руководящего партийного сословия. Сначала глава партийного десанта из Москвы – замзавотделом организационно-партийной работы ЦК КПСС К. Могильниченко объяснил собравшимся, что на 90 процентов недоработка в перестройке на Сахалине – это вина первого секретаря. Дескать, и в личном, бытовом плане у него серьёзные недостатки, и после 10 лет работы в области первым секретарём не было с его стороны попыток изменить стиль работы. В общем, жизнь сегодня опередила П. Третьякова и надо ему принимать ответственное решение. При этом высокий для далёкого Сахалина чиновник из ЦК КПСС как-то напрочь забыл, что всего год назад сам вручал «отставшему от жизни» Третьякову орден Ленина за выдающиеся заслуги во всём. Затем несчастный первый секретарь упрашивал собравшихся принять его заявление об отставке, а в зале вскакивали непрозревшие партийные соратники и кричали, что, мол, «дорогого Петра Ивановича» в обиду не дадут и «нечего тут идти на поводу какой-то неизвестно откуда взявшейся группы». Одновременно они тоже как-то забывали, что у дверей обкома стоят толпы людей, ждущих от власти чего-то весьма решительного. Но явно не забывал об этом и потому снова вставал с места гонец из ЦК и мягко убеждал слишком горячих поклонников первого секретаря в необходимости его ухода в интересах общего дела. А потом сам жалкий Пётр Иванович умолял членов обкома принять его отставку: «Поймите меня, я болен. Правда, болен. Прошу поверить… Сделайте это в интересах дела».

Сделали. За что партийным решением обязали коммунистов «рабочей группы» немедленно выступить в прямом телевизионном и радиоэфире совместно с представителями партийного и советского руководства. Так, ближе к полуночи, за несколько часов до назначенного митинга были наконец во всеуслышание разъяснены позиции, рассказано о пленуме и его итогах, о принятых руководством мерах по требованию первого митинга и прозвучали слова об отмене второго.

Правда, митинг, из-за которого было сломано столько копий, всё же состоялся – разве можно в одно мгновение остановить сильно раскрученный маховик?! Не такой угрожающе многочисленный – всего около пяти тысяч человек, – но нормально организованный и достаточно эмоциональный. Много разного говорили на нём в течение трёх с лишним часов неприкрытой гласности: опять о недемократичности выборов делегатов на партконференцию, о положении в городе и области, обо всём наболевшем. Выступали и члены «рабочей группы», и руководители области, и все желающие. Один горячий человек призвал даже к «свержению партии», но его просто осмеяли, а сам он потом долго бродил по футбольному полю стадиона, на котором проходил митинг, очень удивлённый и опешивший от того, что его никто не спешит арестовывать. В общем, все находились под воздействием эйфории долгожданного диалога – откровенного, порой обидного и беспощадного разговора народа с теми, у кого в руках оказалось право управлять жизнью этого народа. И подавляющее большинство, похоже, было вполне довольно таким исходом дела. И искренне радовалось установлению утраченной было полностью обратной связи между простыми людьми и партийным руководством.

Так закончились эти необычные события мая 1988 года в городе Южно-Сахалинске, когда растерянные местные партийные работники чуть не отдали власть в руки народа. Но кто бы им это позволил?! Потому и выброшен был на Сахалин такой многочисленный десант из Москвы, потому и пошла власть на такие непривычные для неё жертвы, как отказ от части материальных благ и отставка первого секретаря обкома. Впереди у великой страны были дни октября 93-го и месяцы 94–96-х, когда пришедшие на демократической волне к власти в России забавные и чудные партийные руководители, переодевшись демократами, сначала расстреляют из танков в центре Москвы законно избранный парламент, а затем зальют горем и кровью маленькую Чечню, пожелавшую жить независимо от непонятной и страшной своей посткоммунистической эволюцией России.

Но это всё будет. Будет через долгие годы, а в мае 1988 года на далёком острове Сахалин второй демократический митинг принял резолюцию, разработанную на этот раз «рабочей группой» совместно с горкомом партии и горисполкомом. Она гласила: «Целиком и полностью одобрить курс ЦК КПСС на перестройку, отметив, что перестройка в самой Сахалинской области не начиналась». А эти семь дней, потрясшие дальневосточный остров не хуже тайфуна или землетрясения, которые здесь нередки, и заставившие многих прозреть, отразились и в выступлении главного партийца страны того времени, Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачёва. Правда, понять что либо из его слов было совершенно невозможно. Или иначе: сказано об этом было так, чтобы народ ничего не узнал о происшедшем.

– Вот на днях были дебаты на Сахалине, – деловито поделился М. Горбачёв на одной из пресс-конференций в июне 1988 года, – которые закончились тем, что собрался пленум областного комитета партии и обсуждал мнения трудящихся, коммунистов. Пленум признал справедливыми их замечания и требования, признал необходимым укрепить партийное руководство области, принял решения, нужные для того, чтобы процесс демократизации набирал силу на Сахалине…

Поди пойми, что там произошло на самом деле. В его округлом высказывании совершенно исчезли как смело и громко прозвучавший голос простого народа, так и бездарное поведение в непривычной обстановке безликой руководящей партийной массы, где всякий раз чрезвычайно трудно – чаще всего просто невозможно – найти конкретного человека, ответственного за тот или иной поступок или преступление. Она, эта аморфная масса, обладала удивительным свойством действовать коллективно, пряча одну фигуру за другой и избегая личной ответственности за особо важные поступки и преступления. Правда, следует отметить, события на Сахалине стали некоторым исключением из этого правила. Здесь под воздействием неослабевающего возмущения народа партийный монолит вынужден был пожертвовать фигурой престарелого первого секретаря обкома. Подобно тому, как поступает со своим хвостом ящерица – расстается с ним, когда хищник хватает жертву и остаётся в итоге с этим самым хвостом в лапах или во рту. Ящерица же убегает под шумок, а потом благополучно отращивает новый хвост. Вот и здесь партийцы страны пожертвовали местной руководящей головой, которая для них-то являлась не более чем хвостом, дабы не отдать в руки этого самого народа главную часть своего идеологического тела – инициативу проведения хоть каких-то изменений в СССР и сохранения любой ценой своей руководящей роли в управлении государством, что полностью подтвердило обтекаемое высказывание о тех событиях Горбачёва. Но даже в этой сравнительно небольшой жертве со стороны партии – снятии со своего поста местного первого секретаря обкома – Генеральный секретарь ЦК КПСС народу не признался!