Читать «Девочка и рябина» онлайн - страница 12

Северов улыбался. И саратовцы, и ростовчане, и новосибирцы, и другие говорили ему с гордостью: «Наша область ведущая, самая богатая!» И уж обязательно добавляли: «В ней уместится пять Голландий! Большое будущее у нас!»

Северов узнал, что Юлинька приезжает через два дня, а Касаткин, Дальский, Неженцев и Караванов будут дня через три.

Дьячок ушла. Тихо. А в ушах все не стихал звон, как будто только что в комнате галдело не меньше десятка людей.

Пахло свежей известкой. Алеша распахнул окно, закурил, сел на кровать с провисшей сеткой, местами связанной веревками.

— Ну, вот и конец пути! — проговорил он. — Что-то ждет тебя?

Давно ли смотрел на Казбек, а потом стоял на Красной площади, а теперь вот очутился в городе среди забайкальской тайги.

— Бросает судьба! — засмеялся Алеша. И вдруг почувствовал: что-то хорошее случилось с ним. Не то нашел что-то, не то похвалили его.

«Что же у тебя случилось? — спросил он мысленно и сразу же заулыбался: — Чаша! Вот что нашел! Вот оно, твое богатство!»

Он все разложил, развешал. Со стены задумчиво смотрел неизменный спутник — Лермонтов. На столе, застланном простыней, груды книг, на табурете — электроплитка, на подоконнике — термос, кружка. Шнур электролампочки завязан большой петлей. Все как было в Нальчике. Как будто и комната переехала с ним…

Идя из бани, остановился перед обрывком старой афиши на заборе. Среди фамилий актеров неожиданно увидел: Георгий Белокофтин.

«Хм, Гошка! Дьявол! — обрадовался Северов. — Вот уж поистине, гора с горой не сходится, актер с актером съедется!»

Ему представился тощий, большеглазый Белокофтин в потрепанном костюме. Он любил танцы. Писал девушкам стихи, пел жалобные романсы, играл на гитаре. Всегда занимал деньги на обед, всегда не имел папирос. А в общем свой парень! Алеша вспомнил, как смеялись над Белокофтиным: «Холостяк пошел в баню — с квартиры съехал»: все его имущество можно было завернуть в газету.

Какая-то женщина в Доме актера показала комнату Белокофтина. Едва Северов открыл дверь, из нее выкатилась мощная волна сытного запаха. Очень полный мужчина, в полосатой пижаме, в женском фартуке на выпирающем животе, бутылкой раскатывал сочни, а пухлая женщина в оранжевом халате лепила пельмени.

— Извините, не по адресу, — Северов попятился, но его остановил жирный басок:

— Ба! Кого я вижу?! Алеха!

Северову почудилось что-то знакомое в голосе и в лице толстяка.

— Гошка, ты, что ли?

— Здравствуй, дорогой, здравствуй! Я от директора узнал, что ты решил осчастливить наш край! — вытянув испачканные мукой руки, не выпуская бутылки, шел к нему человек, слегка похожий на Белокофтина. Обнял. Поцеловал.

Алеша зажмурился, точно его хватили по лбу этой черной бутылкой.

— А мы тут с благоверной пельмени в стихах сочиняем! Вовремя! «В жизни артиста бывают минуты, когда он стремится, как стрела выпущенная из лука, слыша звон вилок и ножей», — продекламировал Белокофтин из пьесы.

— Сразил, сразил, — разглядывал приятеля Алеша.

Лицо Белокофтина лоснилось, — щеки распирало, большие глаза стали маленькими. Да еще эта полосатая пижама!