Читать «Сон» онлайн - страница 2

Иероним Иеронимович Ясинский

– Я свою запер. А вам что надо?

– На пятачок сахару, да на пятачок чаю… Да вот бы ещё булочку. Да старику моему рыбки маринованной на пятачок, в трактир бы забежать. Да водочки крючок. А кутья у нас есть. Ну, пожалуй, что и Настенька что-нибудь домой принесла. Вышивала она рубашку кондитеру. Рублик даст матери. Тогда бы хорошо купить для завтрашнего дня колбаски, да ещё гусятинки старику. Очень он любит гусятинку.

– Торопитесь, голубушка, – заметил мелочной торговец и стал прощаться. – Теперь в обратный путь, – прибавил он.

– Именно куда? – спросила Прасковья Ниловна, желая быть внимательной в возмездие за его любезность.

– Да так… Родных у меня нету… Пойду на Крещатик, к знакомому, авось кручину развею, – грустно отвечал Приспелкин.

Прасковья Ниловна продолжала:

– В семейный дом?

– Нет, к такому ж как я… Не очень-то, правду сказать, и хочется.

– Так лучше к нам, на кутью! – гостеприимно воскликнула Прасковья Ниловна и прикусила язык.

Она вспомнила, что угощать нечем. И самим, наверно, не хватит! Но слово, что воробей: выпустила – не поймаешь. Приспелкин, к тому же, уже поблагодарил. Он обещал придти через полчаса. Он только зайдёт домой и приоденется. Он не хочет, чтоб гордая Настасья Егоровна осмеяла его костюм, который он носит «по купечеству». У него есть «цивильное» платье.

– Как это случилось – ума не приложу! – говорила себе Прасковья Ниловна, делая покупки.

Немного их было, когда она пришла домой. Свистуны, или как предпочитала выражаться Прасковья Ниловна, Свистуновы – жили в мезонинчике. Надо было подниматься по отвесной и узкой лесенке, в темноте. Лесенка дрожала и скрипела; у Прасковьи Ниловны от страха подсекались ноги. Она вообще боялась темноты и боялась лестниц. Наконец, дверь отворилась, и на неё пахнуло теплом. Старик хоть и был болен, но все эти дни таскал щепки и сухой бурьян. Сенцы завалены топливом. Железная печка, стоявшая в углу на четырёх кирпичах, накалилась докрасна. Пол ещё с утра чисто вымыт, и над кроватью старика, в розовом сумраке комнаты, рельефно выступала с ковра, купленного в лучшие времена, белая лошадь и странно скалила неестественной величины зубы.

– Вот, Егор, купила всего, – сказала Прасковья Ниловна и, положив свёртки на стол, стала греть руки возле печки. – А Настеньки нет?

– Не приходила, – отвечал Свистун, весело глянув на покупки.

Он лежал на кровати. Прасковья Ниловна с сердечной болью смотрела на него. Этот старик, с совиными глазами, с крючковатым носом и большими оттопыренными ушами, напоминавшими собою уши летучей мыши, был когда-то, по её мнению, красавцем. Теперь шея у него стала тоненькая как у журавля, а живот рос, делаясь всё больше с каждым днём. Хуже всего было то, что Свистун был беспечен. В последнее время в нём развилась непонятная весёлость. Он голодал и всё-таки смеялся. И когда ему говорили, что у него водянка, он хлопал себя по животу коротенькими ручками точно по барабану и глупо улыбался.

– А табачку купила? – спросил он.

– Ещё чего захотелось?!

– Ну, и ладно. А гусятинки?

– Гусятинки! – передразнила его жена.