Читать «Сквозь столетие (книга 1)» онлайн - страница 57

Поглощенный своими мыслями, Никита лег на койку. К нему подошел дневальный и тихонько шепнул: «Разденься и разуйся, а то еще нагрянет фельдфебель…»

Благодарно взглянул на дневального, моментально снял одежду и обувь, нырнул под одеяло.

Утром, услышав горн, проснулся в недоумении. Во сне или наяву ему привиделась Запорожанка, тихий вечер над рекой и Мотря, печальная. Все почему-то протягивала к нему руки и спрашивала: «Скоро ли приедешь?» Слышал ее голос и когда наскоро умывался, и на муштре. Над плацем разносится команда: «Бегом! Марш!» — а ему кажется, что это Мотря зовет его. Как же это так — «убиенная»? Кто тот зверь, что поднял на нее свою грязную руку?

…В воскресенье, увидев Никиту, Маша сразу же по его лицу поняла, что что-то произошло. Еле сдержалась, чтобы не броситься ему на шею.

— Никитушка! На тебе лица нет! — Взглянула на Олимпиаду Михайловну и обняла его. — Мама! Что с ним? Он же белый как мел. У тебя есть лекарства?

— Не нужно лекарств, — нежно разнял ее руки. — У меня болела голова. А теперь уже легче. Не беспокойтесь.

— Как же не беспокоиться? — Олимпиада Михайловна приложила ладонь к Никитиному лбу. — Нет, кажется, жара нет.

Маша повела Никиту к столу.

— Я все дни думаю об Аверьяне… — начал он.

— Что такое? — забеспокоилась Олимпиада Михайловна. — Где он?

— Не знаю, где он. А Каракозова, о котором я вам рассказывал, на днях повесили.

— Повесили? — испуганно переспросила Маша. — А где же мой братик?

— Никто в полку не знает. Может, офицеры знают, да не говорят.

Олимпиада Михайловна подошла к иконам и набожно перекрестилась:

— Упокой, господи, душу раба твоего Дмитрия и пошли здоровья рабу божьему Аверьяну.

Перекрестилась и Маша, а потом прижалась к Никите.

— Ты переживаешь, бедненький мой!

— Переживаю, Маша. Мне жаль Каракозова и побаиваюсь за Аверьяна.

— Не сокрушайся, Никитушка. Наш Аверьян такой, что его голыми руками не возьмешь, он нигде не пропадет.

— Не пропадет, — грустно добавила Олимпиада Михайловна, — однако горе кого угодно сломит… Я верю, что наш Аверьян вернется.

— А ты все сказал, Никитушка? — спросила Маша. — Вижу по твоим глазам. Я теперь хорошо знаю тебя. Скрываешь что-то серьезное, — погрозила пальцем.

Он вынул из кармана письмо и начал медленно читать.

Услышав слово «несчастье», Маша вздрогнула, а когда Никита с расстановкой прочитал о похоронах Мотри, окаменела. Дослушала до конца, подошла к окну и молча сквозь омываемые дождем стекла смотрела на хмурый, серый двор.

Молчала и Олимпиада Михайловна. Она думала: может быть, теперь Маша оставит этого солдата.

Маша по-прежнему стояла у окна и не обращала внимания ни на мать, ни на Никиту. Так продолжалось минут десять. Никита почувствовал, что ему больше не следует оставаться у Мировольских, поднялся со стула, сделал два шага и остановился. Маша обернулась, но ничего ему не сказала, он увидел в ее глазах скорбь, взгляд был холодным. Он не мог понять душевного состояния Маши.

— Я пойду, — тихо сказал, теребя руками фуражку.

— Иди, — прошептала Маша. — Мы сочувствуем твоему горю… Жена твоя вела себя достойно. Я уверена, это она убила этого отвратительного Шледера, а потом себя… Так ведь? Хоть и не написано в письме, а я догадалась, что было именно так…