Читать «Иерусалимские дневники (сборник)» онлайн - страница 165

побеждают соблазн и превратности.

* * *

Иду земной дорогой много лет я,

длину её отмерит Божий глаз,

однако шириной дорога эта

зависит исключительно от нас.

* * *

Не зря пустая голова

глотала умственную пищу:

в ней густо плещутся слова

и смысла ищут.

* * *

Я верю, что Божественному чуду

послушно всё и вся любой порой,

и если б мы низвергли зло повсюду,

Бог новый сочинил бы геморрой.

* * *

Когда-то стаи дикарей,

гуманность не нажив,

ещё не знали, кто еврей,

и ели всех чужих.

* * *

Всё в мире так несовершенно,

что сердце тешится изысками,

и одиночество блаженно,

когда с родными ты и близкими.

* * *

Я Петрарку вспоминаю нынче вновь,

размышляя о подробности интимной:

очень часто безответная любовь

несравненно плодотворнее взаимной.

* * *

С годами я не делаюсь мудрее,

но чувствую наследственную нить

от генов местечкового еврея,

умевшего всё в жизни объяснить.

* * *

Всё время думаю о том,

что все российские напасти —

хворь вековая, чей симптом —

рабы при власти.

* * *

Конечно, есть судьба и рок,

фортуна, предопределение,

но мы за краткий жизни срок

их надуваем тем не менее.

* * *

Всё, что было, быльём поросло,

усыхает любое влечение,

остаётся одно ремесло,

чтобы чувствовать жизни течение.

* * *

Склероз – весьма медлительный процесс:

мне чужд уже общественный бульон,

ещё к себе я теплю интерес,

однако выдыхается и он.

* * *

Во внешности крутые превращения

обычно происходят у людей,

которые, не чувствуя смущения,

в успешных совращаются блядей.

* * *

А всё-таки великое явление,

историей оно уже замечено —

то многомиллионное растление,

которое Россию искалечило.

* * *

Курил я с гегемонами чинарики

и тайно думал я, дурак надменный,

что всё ж не гегемоны, а очкарики

мир этот сотворили современный.

* * *

Живу я тише самой мелкой мыши,

свой вечер освежаю крепким зельем,

и занят я – по горло, как не выше,

своим душеспасительным бездельем.

* * *

Большая в жизни этой сложность —

о ней во многих книгах речь —

почти глухая невозможность

себя от мерзости сберечь.

* * *

Есть похожести в каждой судьбе,

будь любая на свете эпоха:

пробивая карьеру себе,

мы меняемся – сильно и плохо.

* * *

Клочки, обрывки, шелуха

из нашей речи разговорной

везде на кружеве стиха

лежат, как духа след узорный.

* * *

Есть одна в генетике подробность,

думает о ней отнюдь не каждый:

жизни многолетней низкопробность

явится наследственной однажды.

* * *

Из тех немногих добродетелей,

которые мне всё же свойственны,

назвал бы первой я – спокойствие,

когда стишки мои заметили.

* * *

Я срок земной почти что отмотал,

душа незнамо в ком начнёт сначала,

теперь коплю презренный я металл,

чтобы вдова детей не огорчала.

* * *

Любой лишён я начисто надменности

и к людям я с большим тянусь доверием,

но к подлой и цветущей современности

с надменным отношусь высокомерием.

* * *

Мне симпатичен тот запал,

которым надо бы гордиться:

еврей, куда бы ни попал, —

пускает корни и плодится.

* * *

Порой находит наваждение,

затменье вкуса и ума,

и ощущаешь наслаждение

от очевидного дерьма.

* * *

В немой не корчись укоризне

и постыдись угрюмой позы:

в тернистый путь семейной жизни

Творец повтыкивал и розы.

* * *

Мне будущий бедлам не по нутру