Читать ««Могу хоть в валенке дышать!»» онлайн - страница 11

Владимир Александрович Карпов

— Не надо мне этой дряни, — отмахивался отец.

Но женщина все-таки сунула ему свернутые бумажки в карман.

— Деньги — говно, — продолжал по пути отец. — Могу зарабатывать — три семьи кормить! По два-три раза на дню приглашают на выступления. Денег иные дают немерено, я стараюсь не брать. Особенно доллары эти презираю. Суют!..

— Красненькую взять? — подсуетилась заискивающе старушка.

— Мои дети — не пьют! — прибил нас отец обоих со старушкой к земле. — Глухая, понимаешь, совсем, а выпивает! Сошлись — еще вроде слышала все, а сейчас глохнет и глохнет!..

Еще бы!..

— А у меня во! — отец по-детски ощерился, показывая… о Боже!.. проклевывающийся ряд молочных детских зубов! — В восемьдесят лет стали расти. Двадцать семь зубов! Я пять за жизнь выдирал, так те не растут, а которые сами выпали, стали расти. Но они сейчас медленно растут, не как у младенцев. Вот за год всего как выросли. Года три, мне врач сказал, расти будут.

— Так тебя, может, в книгу Гиннесса?

— Нет. Такое бывает. Не часто, но бывает.

Старушка пошла домой, а мы с отцом прямиком отправились на рынок. Действительно никогда не считавший деньги отец рядился за мелочь до ругани. Дыни он царапал ногтем, проверяя зрелость, и почти каждому из торгующих «дал нагоняй» за то, что рано сорвали или долго везли… Это было время, когда по всей нашей распавшейся стране катились волны националистических распрей. И я ждал, что кто-то из продавцов-узбеков скажет, мол, дед, дуй к себе в Россию и там указывай! Ничего подобного! «Аксакал, понимает», уважительно кивали они головами.

Наконец он выбрал две дыни. Я взял одиннадцатикилограммовую, а отец семикилограммовую. Жара меж тем вошла в полную полуденную силу. Ладно, если бы мы были где-то в селе, среди деревьев и саманных домиков. Но в центре пробетонированного города, где от зноя исходит пеной асфальт, едва поспевая за отцом, я взмолился:

— Как ты можешь тут жить?! Дышать же нечем!

И тогда отец сказал мне слова, пред которыми мог бы обезмолветь сам Сократ. Родившийся за год до Первой мировой, переживший на веку несколько войн, революций и социальных формаций, в умопомрачительную жару шагая размашисто впереди с лыжной палкой и семикилограммовой дыней, он огласил окрест:

— Я могу хоть в валенке дышать!