Читать ««Могу хоть в валенке дышать!»» онлайн - страница 10

Вагон был полупустым. Люди дремали. Несколько мужиков, то ли бригада, то ли постоянно ездящие в это время по одному маршруту, собравшись кружком, привычно расписывали пульку.

В автобусе мне показалось, что я попал в монолит: на смену ехали заводчане. Молчаливо, обыденно. Будто не было минувшей ночи, а я возвращался из фильма, который здесь не показали.

Я подходил к дому, представляя чувства отца. Как бы там ни было, советская эпоха — это вся его жизнь! Воззвания ГКЧП — еще и признание ее ценности…

— Ха-ха! — раздался передо мной все тот же мощный хлопок в ладоши, едва я раскрыл двери. — Всё! Конец ГКЧП! — раскинул отец матерые пятерни. Ну, теперь им Ельцин хвосты накрутит!..

* * *

Через недельку отец уехал, ибо ко всем прочим разочарованиям у нас еще и погода «завшивела».

Объявления его еще долго висели по всему городку, шелестя на осеннем ветру отклеивающимися концами. И каждый раз, когда я натыкался взглядом на выцветающий знакомый текст, в моем воображении взвивался маленький смерч, который бежал каруселью пыли по земле неведомо куда и зачем.

Но самое удивительное, не поторопись отец, то и в нашем городке обрел бы так необходимое ему право голосовать: две старухи по этим его объявлениям все-таки приходили!

Однако он уже нашел себе спутницу жизни в любезных ему южных широтах, где, видимо, «той» старухи — как арбузов на бахче!

Я в его краю, под Ташкентом, оказался два года спустя. Был у меня всего день. Полуобморочный от сорокаградусной жары, нашел я нужный дом, квартиру. Писем от отца не было с полгода, что не в его характере, поэтому нажимал звонок я с некоторой опаской: над годами никто не властен… Дверь открыла невысокая, костистая старуха, видно, из сибиряков, которые здесь составляют большинство русского населения.

На мои слова она потянула голову и подставила ухо.

— Александра Степановича! — прокричал я.

— На кладбище, — махнула она и жалостливо склонила голову набочок.

Так я привык, что где-то бродит чудак человек по белу свету, от которого я и произошел, — меня всегда это удивляло, особенно когда смотрел на него со стороны, чувствуя себя совсем иным, другого рода. Вот дядьев по матери или даже чужих по крови мужей ее сестер, с кем рядом вырос, — тех сразу ощущал кровно родными. А отец — это миф, образ, блуждающий мираж… Неужели?!

— Я сын его! Сын! Из Москвы…

Она, всплеснув руками, пошла впереди. Шагала споро, бодро.

Кладбище оказалось рядом, за ближайшими домами.

— В лихую годину родилась Авдотья Никитична!.. — раздавался над могилами, сотрясая жару и сам вечный покой, зычный знакомый командный голос. Родной.

Отец стоял во главе похоронной процессии.

— Всю жизнь она бережно хранила любовь к земле великой среднерусской Смоленщины, — взмахивал он рукой на манер полководцев, — но последний приют нашла в земле братского суверенного Узбекистана!..

Увидел меня, распахнул обе руки, подняв и неизменную лыжную палку.

— Господа товарищи, ко мне приехал сын, представитель России.

Торжественно меня обнял, как представителя. Его нагнала женщина, стала давать ему деньги.