Читать «Изюм из булки. Том 1» онлайн - страница 45

Человек легкомысленный, я успел позабыть о Вовкином предупреждении, когда в одно весеннее утро меня, отсыпавшегося после продуктовых баталий, разбудил батальонный замполит капитан Хорев и предложил прокатиться в штаб дивизии.

– Зачем? – спросил я.

– Не знаю, – соврал капитан, и мы поехали.

В штабе дивизии капитан Хорев скрылся за какой-то дверью и бодро доложил какому-то полковнику, что младший сержант Шендерович по его приказанию доставлен. Но даже этот доклад не замкнул в моей авитаминозной башке логической цепочки.

Доставленного пригласили присесть и рассказать о себе: кто, да откуда, да кто родители…

Я бы рассказывал полковнику свой семейный эпос до самого дембеля, если бы не майор. Майор этот с самого начала сидел в углу кабинета, имея при себе цепкий взгляд и черные петлицы артиллериста. Артиллеристом майор был, видать, замечательным: он начал бомбардировать меня вопросами – и попадать в самые незащищенные места.

Только тут до меня наконец дошло, что это допрос. Лицо Вовки Тимофеева всплыло в бедовой голове вместе с фамилией Зарубенко.

Дивизионный майор знал обо мне все.

Я вертелся, как плевок на сковородке, постепенно проникаясь уважением к собственной персоне: за время службы я, оказывается, неплохо подразложил личный состав части! Помимо пересказа своими словами решений ХХ съезда КПСС (ужас-ужас), мне инкриминировалась любовь к Мандельштаму – я зачем-то читал кому-то его стихи…

«Держу пари, что я еще не умер…»

По счастью, в соседних показаниях была зафиксирована любовь к Маяковскому, и за это Мандельштама мне скостили, баш на баш. Уточнять, что моя любовь относится ко временам «Флейты-позвоночника», я не стал.

«Будьте добры, причешите мне уши»…

Кстати, об ушах. Как всякого на моем месте, меня, разумеется, чрезвычайно занимал главный вопрос: кто стукачок? И моя любознательность была удовлетворена тут же, самым замечательным образом.

…Кажется, летом 1981-го в наш полк прибыл свежеиспеченный замполит Седов. Родом он был из Москвы, чем, видать, и породил в моей расшатанной психике некоторую ностальгию. Говорю это исключительно в оправдание собственной лопоухости.

Так вот, о лопоухости!

За полгода до допроса я сидел в Ленинской комнате и читал свежую «Литературку», в которой некто, как сейчас помню, Н. Машовец топтал ногами автора Чебурашки. Я читал, ужасаясь.

Мирное ушастое существо при ближайшем рассмотрении оказалось безродным космополитом, дезориентирующим советских детей. Бдительный Машовец сообщал всем заинтересованным органам, что прочел детскую книгу Эдуарда Успенского от корки до корки и не нашел в ней ни одного стихотворения о Родине, о хлебе, о гербе.

Это был перебор даже по тем пещерным временам.

– Бред! – сказал я, зачем-то вслух.

– Что бред? – с готовностью поинтересовался лейтенант Седов, на мое еврейское счастье зашедший в Ленинскую комнату – видимо, почитать классиков на сон грядущий.