Читать «Закат и падение Римской Империи. Том 1» онлайн - страница 92

Но слова убийцы глубоко запали в душу Коммода и оста­вили в ней неизгладимые впечатления страха и ненависти к сенату во всем его составе. Тех, кого он до тех пор боялся как надоедливых приближенных, он стал подозревать как тайных врагов. Доносчики, не находившие поощрения при прежних царствованиях и почти совершенно исчезнувшие, снова ожили, лишь только они заметили, что император бу­дет доволен, если они откроют недоброжелателей и изменни­ков в сенате. Это собрание, считавшееся при Марке Аврелии верховным государственным советом, состояло из самых вы­дающихся римлян, но отличия какого бы то ни было рода скоро сделались преступными. Обладание богатством усили­вало усердие сыщиков; строгая добродетель считалась за молчаливое порицание распутств Коммода; важные заслуги свидетельствовали об опасном превосходстве личных досто­инств, а дружба отца всегда была ручательством ненависти сына. Подозрение было равносильно доказательствам винов­ности, а предание суду было то же, что произнесение обви­нительного приговора. Казнь влиятельного сенатора сопровождалась лишением жизни всех тех, кто мог бы оплакивать ее или отомстить за нее, а после того как Коммод отведал че­ловеческой крови, его сердце сделалось недоступным ни для сострадания ни для угрызений совести.

Между этими невинными жертвами тирании ничья смерть не возбудила таких сожалений, как смерть двух братьев из дома Квинтилиана - Максима и Кондиана. Их братская лю­бовь спасла их имена от забвения и сделала их память доро­гой для потомства. Их познания, их занятия, их служебные обязанности и их удовольствия были одни и те же. Они были богаты, но им никогда не приходила мысль разобщить свои денежные интересы; до нас дошли отрывки сочинения, кото­рое они писали вдвоем, и все, что они делали, могло заста­вить думать, что в их двух телах жила только одна душа. Ан­тонины, ценившие их добродетели и с удовольствием смотревшие на их дружбу, возвели их в один и тот же год в зва­ние консулов, а Марк впоследствии поручил им гражданское управление Грецией и начальство над большой армией, во главе которой они одержали значительную победу над гер­манцами. Жестокосердие Коммода в конце концов соедини­ло их и в одновременной смерти.

После того как ярость тирана насытилась кровью самых благородных членов сената, она обратилась наконец на того, кто был главным орудием его жестокостей. В то время как Коммод утопал в крови и в распутстве, он поручил дела уп­равления Переннису - раболепному и честолюбивому мини­стру, который умертвил своего предшественника, чтобы за­нять его место, но который обладал большой энергией и не­дюжинными дарованиями. Он нажил громадное состояние путем вымогательств и благодаря тому, что присваивал себе конфискованные имения знатных людей, принесенных в жертву его алчности. Преторианская гвардия состояла под его непосредственным начальством, а его сын, уже успевший выказать блестящие военные дарования, находился во главе иллирийских легионов. Переннис добивался престола или - что в глазах Коммода было одинаково преступно - был спосо­бен добиваться его, если бы его не предупредили, не захвати­ли врасплох и не предали смертной казни. Падение минист­ра - не важное событие в общей истории империй, но оно бы­ло ускорено одним чрезвычайным событием, доказавшим, до какой степени уже успела ослабнуть дисциплина. Британ­ские легионы, недовольные управлением Перенниса, соста­вили депутацию из тысячи пятисот избранных людей и отп­равили ее в Рим с поручением изложить их жалобы перед императором. Эти вооруженные просители выражались с та­кой энергией, сеяли между гвардейцами такие раздоры, пре­увеличивали силы британской армии в такой степени, что навели страх на Коммода и вынудили у него согласие на казнь министра как на единственное средство загладить при­чины их неудовольствия. Эта смелость армии, находив­шейся так далеко от столицы, и познанное ею на опыте бес­силие правительства были верным предзнаменованием са­мых страшных внутренних потрясений.