Читать «Земля (сентябрь 2007)» онлайн - страница 20

журнал Русская жизнь

Ванька Прошин по прозвищу Князь, всю жизнь удивший рыбу, длинный, вислоплечий, первый лодырь на деревне; Николай Иванович Егоров по прозвищу Миколька Горячий, Матрена (Мотька) Репьева, Анна Кулагина, прозванная Нюрка Латышка. Она действительно была латышкой, пришла в Каменку в голодные годы неизвестно откуда и вышла замуж за старого вдовца-богача. Она тоже высокого роста, с дробными ногами. Была активисткой, раскулачивала и ссылала людей. Сухая узкая грудь, горбатая спина и густые, всегда растрепанные волосы делали ее похожей на ведьму. Злые большие мутные глаза под клинообразным лбом наводили страх на людей. Очень бледные щеки, острые скулы и тонкие, всегда закушенные губы, как будто готовые схватить вмиг муху.

Ольга Пичкова по прозвищу Ольга Мура, старая дева, рябая, всегда жестикулирующая при разговоре и закрывающая глаза, не терпящая возражений, тыча собеседника в грудь пальцем, то наступала, то отступала от него. Виктор Тихонов (Витька Политрук) - всегда оборванный, нечесаный, любил трибуну, с которой его сгоняли улюлюканьем и свистом (но это было еще до начала страшных лет).

Ванька Репьев (Ванька Грабин), Василий Брындин (прозвище - Зуб Бороний), Прокофий Храмов, в глаза называвшийся Прокофий Федорович, а за глаза Прошка Мухомор. Ходил он всегда с открытым ртом, и отец прозвал его «мухомор». Его указательный палец был наполовину отрезан, и своей культяпкой, говоря, он всегда грозил кому-то.

Матвей Кузнецов, в глаза Матвей Иванович, а за глаза Матька Дулен. Отец его и он были коммунистами, но отец до коллективизации не дожил. Костя Белешов, активист. Его отец, Иван Белешов по прозвищу Курыш, передал это имя и сыну. Умирая, отец призвал сына и сказал ему: «Сын мой, если бы не колхоз, я прожил бы лет на десяток подольше. Умираю преждевременно от этого хаоса». Вероятно, его предсмертное слово «колхоза» было недоговорено, и получилось «хаоса». Одно время он был рабочим-выбойщиком на мельнице немца Зинера. Однажды, прибежав на кухню в дом хозяина, он застал Зинера за завтраком. Тот ел блинцы, запивая молоком. Иван Курыш, долго стоя на кухне, наблюдал, как Зинер свертывает тонкие блинцы в трубочку и не торопясь поедает их. Зинер был очень прост в обращении со своими рабочими. Он предложил Ивану сесть за стол, но тот отказался, говоря: «Андрей Андреич, ведь ты меня такими блинами все равно не накормишь». Зинер любил шутки. «Накормлю, Иван», - закричал он, смеясь. «Нет, не накормишь, да и твоя стряпуха не успеет за мной». Они хлопнули по рукам, поспорив на 10 рублей. Иван, быстро съев лежавшую на столе стопку, стал ожидать. Зинер, видя, что он в проигрыше, вызвал другую стряпуху, но и в две сковороды они не успевали за Иваном. Рассмеявшись, Зинер вынул десять рублей, уплатил Ивану и сказал: «Ты, Иван, молодец. Я проиграл спор». Долго еще эта история с блинами жила в памяти односельчан Ивана Курыша.

Все указанные выше активисты и коммунисты в заседаниях при закрытых дверях намечали людей к раскулачиванию. Говорили, что наша деревня в 200 дворов должна была дать 25 раскулаченных. Гришка Костерин, когда-то бывший батраком моего отца, настоял включить его в число подлежащих раскулачиванию. Жил он в бедной избушке, стоявшей на окраине деревни на берегу оврага, который в весенние разливы был очень бурным и часто затоплял его избушку, грозя снести ее в овраг. И Костерин, раскулачив отца, за 150 рублей купил с торгов наш большой новый дом.