Читать «Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)» онлайн - страница 101

Леонид Наумович Финкель

В Италии он был на море, но купаться ему запретили. А тут как раз редактор одного издания предложил написать о людях.

«– О людях? Что могу сказать я? Мне запрещено купаться, а подсматривать за купающимися мне уже не к лицу, возраст не позволяет.

– Я не понимаю вас, – заметил редактор.

– Чтобы писать о человеке, надо видеть его обнаженным. Естество человека раскрывается не тогда, когда он выставляет себя напоказ, на параде или выставке. А за столом среди своих детей и, если хотите, даже в постели, когда спит, так как важно знать, не говорит ли он во сне, кашляет ли он и как реагирует на укусы блох или других ночных разбойников…. Писать я могу только о том, что вижу вокруг себя на курорте: калейдоскоп из фальшивых бриллиантов и венецианских кораллов, собрание венской обуви, английских пальто и леонских шелков, безликий конгломерат дам, пропитанных испарениями парижских духов, пробуждающих в человеке животные страсти. Конечно, есть такие писатели, которых все это привлекает. Меня же волнуют совсем другие волнения.

И я предал бы свое собственное перо, если бы заставил его писать о столь далеких для меня вещах… » (Вс. Чаговец. «Шолом-Алейхем – писатель, человек».)

А как стал писателем?

Он еще был совсем маленьким, когда отец прочитал вслух детям крошечный и очень смешной рассказ. Все смеялись до слез. О, как Шолом завидовал автору! Рассмешить всю семью! И еще одну! И еще…

Нет, станет взрослым – будет тоже смешить людей…

Все начиналось не с прозы, а с поэзии. Ему даже посоветовали писать а-ля поэт Иегуда Галеви. Конечно, Галеви настоящий поэт, но почему надо быть еще одним Галеви? Стихи – это песни. А петь надо так, как поет народ.

И если писать, так почему ему не описать, например, Бердичев?

В биографической повести «С ярмарки» Шолом-Алейхем вспоминает: в Воронке за детьми Нохума Рабиновича присматривала Фрума, женщина «рябая, кривая, но честная», от которой Шолому доставалось едва ли не больше всех – и оплеух, и розог, и проклятий. Она говорила:

« Вот увидите, ничего хорошего из этого ребенка не выйдет! Это растет ничтожество из ничтожеств, своевольник, обжора, Иван Поперило, выкрест, выродок, черт знает что – хуже и не придумаешь».

Однако кривая Фрума по части проклятий явно уступала мачехе Шолома. В той же повести Шолом-Алейхем описывает ее «художества»:

« Чтоб тебя скрутило, отец небесный. Чтоб тебе и болячки, и колики, и ломота, и сухота, и чесотка, и сухотка, и чахотка. Чтоб тебя кусало и чесало, трясло и растряслось, и вытрясло, и перетрясло, боже милостивый, отец небесный святой и милосердный ».

В конце концов, Шолом, мальчик смешливый и наблюдательный, выстроил и записал в алфавитном порядке все ее проклятия. Этот «Словарь» и стал первым произведением будущего писателя. Кстати, мачехе «Словарь» очень понравился.

На «еврейский лад» написал Шолом-Алейхем свою историю «Робинзона Крузо».

Став позже человеком семейным, не отступаясь от давней мечты жить исключительно литературными заработками, он одновременно писал три, четыре, даже пять романов, рассказов, повестей.