Читать «Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни» онлайн - страница 36
Андрей Олегович Кокорев
«А ведь весь этот служилый люд имел семьи, которые требовалось кормить, и каждому из них предстояла неразрешимая дилемма: или погибать с голоду, или к получаемому жалованью еще что-либо промыслить.
Это вполне сознавало и правительство, и поневоле должно было сквозь пальцы смотреть на взяточничество, преследуя его лишь в тех случаях, когда оно переходило в открытый грабеж».
Последнее замечание хорошо иллюстрирует архивный документ: в 1830 г. среди чиновников московской полиции насчитывалось 17 квартальных, удостоенных Знака отличия беспорочной службы (так называемой «пряжки»). Он представлял собой позолоченную прямоугольную рамку с лавровым венком. В середине нее помещалась римская цифра, обозначавшая количество выслуженных лет. Чтобы получить Знак отличия, требовалось прослужить без взысканий не менее пятнадцати лет.
Тем не менее даже наглядное свидетельство «беспорочности» в виде пожалованной царем (!) награды не склоняло общественное мнение в пользу полицейской службы. Характерным примером может служить факт биографии И. И. Пущина. Выпускник Царскосельского лицея, офицер гвардии — под влиянием идей раннего декабризма он вдруг решил поступить в квартальные надзиратели, чтобы все могли убедиться, «каким уважением может и должна пользоваться та должность, к которой общество относилось в то время с крайним презрением». По меркам века нынешнего это было бы сродни попытке сына нефтяного магната определиться в участковые. Только отчаянные мольбы сестры заставили Пущина отказаться от намерения стать полицейским.
А если бы этот аристократ и радетель за народное счастье не послушался? Тогда бы ему, как и герою повести Ф. В. Булгарина «Мудреные приключения квартального надзирателя», наверняка пришлось бы не раз выслушивать от непосредственного начальства упреки такого рода:
«Что мне это за квартальный офицер, который не имеет духу наказать дворника, не умеет прикрикнуть порядком на кучера и которого не боится ни один лавочник, ни один целовальник в целом квартале? […]
… Но в нашей службе нельзя быть белоручкой, неженкой. Надобно быть твердым, иногда даже непреклонным, как писаный закон, потому что мы не судим, а только исполняем предписанное, и всего чаще имеем дело с людьми, которые хотят проскользнуть между законом и состраданием. […] Не надобно нежиться, надобно быть построже.»
И Пущину, мечтавшему исправить дикие российские нравы, пришлось бы оправдываться примерно так:
«Твердости во мне довольно. […] Но сознаюсь откровенно, что не люблю быть при наказаниях, при допросах, при драках, не люблю бить кучеров, дворников. Это мне противно.»
Поэтому каждый раз расставались бы начальник и подчиненный во взаимном неудовольствии. И постепенно строптивого офицера, выбивавшегося из общего ряда, стали бы задвигать в буквальном смысле куда-нибудь подальше на окраины города. Если верить Е. И. Козлининой, то перевод из одного квартала в другой имел для полицейских офицеров жизненно важное значение:
