Читать «Кое-что об аде» онлайн - страница 11

— Всё осознал, больше не буду — успокойся, Адское существо.

Год пролетел незаметно, а потом я мало-помалу начала сознавать, до какой степени недооценила противника. Филипп вдруг стал маяться; что-то его терзало.

— Что с тобой, что с тобой, почему ты грустный? — приставала я.

Он, ласково улыбаясь, отвечал:

— Я не грустный, просто… пора бы сменить род деятельности. Нельзя же учить детей тому, во что сам не веришь.

Я, втайне понимая, что это, если не ложь, то ничтожно малая часть правды, упорно не желала видеть страшного — и бодро восклицала:

— Но это проще простого! Поступишь в институт и через два года получишь диплом о втором высшем образовании! Станешь историком или… или… да кем захочешь!

Он в ответ улыбался всё так же ласково, и гладил меня по щеке.

У меня обрывалось сердце.

Над нашими головами, сгоняя зловещие тучи, гневались небеса.

Но нам был отпущен ещё целый год, и он, несмотря ни на что, числится в моей персональной истории как год пронзительно светлого счастья. Филипп был со мной, он обнимал меня, мы любили друг друга, всякий раз как в последний, и дарили друг другу невыразимые наслаждения, те, что принято называть божественными… но они — я-то знаю! — были наши, наши, только наши и больше ничьи.

Бог, естественно, тоже это знал, и позавидовал, как у богов принято, и отобрал у меня раба своего Филиппа: мне посвящали, не тебе, Исчадие. Я хорошо помню день, когда это случилось, но дальнейшее на месяцы вперёд почти полностью стёрто из памяти, и восстанавливать, честно говоря, не хочется. Слишком больно.

И всё же вкратце: в одно кошмарное воскресенье Филипп, вернувшись с мессы, сказал, что жить со мной больше не может и причиной тому — Бог.

— Я верю в Него, и принёс вечные обеты, понимаешь? Вечные. Я люблю тебя… безумно, больше жизни, но… Я не имел и не имею права на эту любовь. Я обещан Ему, принадлежу Ему, и последнее время… пожалуйста, пойми, Ада… постоянно ощущаю на себе Его взгляд. Он будто укоряет меня и… и… жалеет… и просит вернуться… И сегодня, когда я молился, мне вдруг стало ясно: сейчас ещё можно надеяться искупить грех служением и спасти свою душу… И твою тоже, Ада — ведь мой грех падает и на тебя…

Он говорил жалким голосом, смотрел жалкими глазами — мне хотелось его ударить.

— Но тебя же не примут назад в монастырь, куда ты пойдёшь?

— Пока не знаю, посмотрим. Авось Господь не оставит. Но… я должен быть один, иначе служения не получится.

— Один? Зачем?? Неужели нельзя остаться со мной и пойти волонтёром куда-нибудь в детский дом или в хоспис или, ну, я не знаю, в дом престарелых? Чем не служение? Ты же сам говорил, что целибат установление противоестественное и лишь отвлекает от главного, потому что для нормального здорового мужчины превращается в непрерывное моление о фаллосе!

Он горестно покривил губами.

— Да, говорил. Молодой был, глупый. Хотя орган норовистый, что правда, то правда, приказам не подчиняется. Но установление извне и внутреннее побуждение — совершенно разные вещи. И я, во искупление греха, обязан отказаться от самого дорогого, что у меня есть… — Он безрадостно усмехнулся двусмысленности сказанного и пояснил: — От тебя, от нас… Это, согласись, побольше фаллоса.