Читать «Угрюмое гостеприимство Петербурга» онлайн - страница 6

Тринадцатого декабря Григорий пришел ко мне за советом и рассказал о плане восстания. Я тогда был кавалерии генерал-майором. Представьте себе мое состояние, когда ко мне, генералу царской армии, приходит родной брат и заявляет о своем намерении принять участие в государственной измене.

Граф на секунду остановился. Дмитрий явно хотел возразить что-то резкое, однако из уважения к дяде хранил молчание. Ричард напряженно ждал продолжения рассказа: история о декабрьском восстании облетела всю Европу, но услышать точку зрения человека, имевшего отношение к этой истории, — это было совсем другое дело.

— Григорий — он тогда был Санкт-Петербургского полка лейб-гвардии ротмистром — видел в этом бунте не что иное, как измену государю. Его военным долгом было сообщить властям о готовящемся перевороте. Но он поклялся быть верным идеалам Северного тайного общества, он не мог предать своих друзей, он не мог отказаться от выступления: для него это было равносильно предательству. И в сердце его поселилось сомнение. На одну чашу весов легли честь и дух товарищества, а на другую — долг и присяга; я не говорю о здравом смысле, поскольку в то время никто не задумывался о подобных глупостях.

Он спрашивал меня, что теперь делать. Я всегда был его опорой, защитой, покровителем, во время войны двенадцатого года он был поручиком в моем полку. Это я ходатайствовал о переводе его в Санкт-Петербургский лейб-гвардейский полк, и он понимал, что не может своим поступком бросить на меня тень. Я же в первую очередь желал, чтобы мой брат был и оставался достойным человеком. Но как поступить достойно, если ты оказался в ситуации, когда тебе неизбежно придется совершить предательство?

Владимир Дмитриевич замолчал. Молодые люди ждали продолжения, но граф был до того возбужден, что никак не мог продолжать.

— И что вы сказали ему? — осторожно спросил Ричард, когда молчать стало совсем неловко.

— А что я мог ему посоветовать? Доложить о восстании, предать своих товарищей — это, право, низко. Но пойти против своего государя означает пойти против Отечества.

— Это не всегда так, Владимир Дмитриевич, — мягко возразил Ричард. — Король и государство не едины. Империя важнее самодержца. Превыше всего отечество и честь.

— В России царь есть символ государства, — ответил Воронцов. — Я был в Британии, разве там иначе?

— Порою в Англии мятеж приводит к реформам, которые идут на благо государства, — не согласился Редсворд. — Treason doth never prosper: what’s the reason?

— For if it prosper none dare call it treason, — произнес Воронцов. — Это сказал Джон Харингтон, англичанин. Вполне возможно, что император Николай и собирался отменить крепостное право. Теперь же этот его поступок станет проявлением слабости и трусости, и вся Россия, вся Европа заговорит о том, что русский царь пошел на реформы из страха избежать нового бунта.

— Имеет ли значение, что будут говорить? — спросил Ричард.