Читать «Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.» онлайн - страница 2
Николай Александрович Зенькович
Подобных записей за время работы в ЦК КПСС в 1985–1991 годах сделано немало. Более десяти лет пролежали они в моём архиве. Теперь, как говорится, лягут в строку.
В 30-е годы дед Горбачёва возглавил колхоз «Красный Октябрь» в соседнем селе, в 20-ти километрах от Привольного. И пока внук не пошёл в школу, он в основном жил с дедом и бабушкой. Там для него вольница была полная.
— Любили они меня беззаветно, — вспоминал Михаил Сергеевич. — Чувствовал я себя у них главным. И сколько ни пытались оставить меня хоть на время у родителей, это не удалось ни разу. Доволен был не только я один, не меньше отец и мать, а в конечном счёте — и дед с бабушкой.
В детстве он ещё застал остатки быта, который был характерен для дореволюционной и доколхозной российской деревни. Саманные хаты, земляной пол, никаких кроватей — спали на полатях или на печи, прикрывшись тулупом или каким-нибудь тряпьём. На зиму, чтоб не замёрз, в хате помещали и телёнка. Весной, чтоб пораньше цыплят вывести, здесь же сажали наседку, а часто и гусынь.
— С нынешней точки зрения, бедность невероятная, — сокрушался Михаил Сергеевич. — А главное — тяжёлый, изнурительный труд. О каком «золотом веке» российской деревни говорят наши современные борцы за крестьянское счастье, я не понимаю. То ли эти люди вообще ничего не знают, то ли сознательно врут, то ли у них отшибло память.
В доме деда Пантелея Ефимовича он впервые увидел на грубо сколоченной книжной полке тоненькие брошюрки. Это были Маркс, Энгельс, Ленин, издававшиеся тогда отдельными выпусками. Стояли там и «Основы ленинизма» Сталина, статьи и речи Калинина. А в другом углу горницы — икона и лампада: бабушка была глубоко верующим человеком. Прямо под иконой на самодельном столике красовались портреты Ленина и Сталина. Это «мирное сосуществование» двух миров нисколько не смущало деда. Сам он верующим не был, но обладал завидной терпимостью. Авторитетом на селе пользовался колоссальным.
— Знаете, какая любимая шутка была у моего деда? — спрашивал, чтобы разрядить обстановку, Михаил Сергеевич. — «Главное для человека — свободная обувь, чтобы ноги не давило».
Первое потрясение, которое он пережил мальчишкой, — арест деда. Его увезли ночью. Бабушка Василиса переехала в Привольное к отцу и матери Михаила.
— Помню, как после ареста деда дом наш — как чумной — стали обходить стороной соседи, и только ночью, тайком, забегал кто-нибудь из близких. Даже соседские мальчишки избегали общения со мной. Теперь-то я понимаю, что нельзя винить людей: всякий, кто поддерживал связь или просто общался с семьёй «врага народа», тоже подлежал аресту. Меня всё это потрясло и сохранилось в памяти на всю жизнь.
Прошло много лет, но, по его словам, даже тогда, когда он был секретарём горкома, крайкома партии, членом ЦК и имел возможность взять следственное дело деда, не мог перешагнуть какой-то психологический барьер, чтобы затребовать его. Лишь после августовского путча попросил об этом Вадима Бакатина.
