Читать «Правила перспективы» онлайн - страница 68

Девушки в городе нос не воротят, сказали ему, твердят, что ненавидят только русских, а не англичан и американцев — янки им особенно по сердцу. Некоторые даже злятся, что мэр — или кто там у них во главе — не выкинул назло эсэсовцам белый флаг, а другие гордятся этим. Они голодны — а солдаты, что ли, не голодны? — грузовики со жратвой не поспевали за темпом наступления, вот почему части застряли здесь на пару дней. Перри сам слышал об этом от лейтенанта Говарда, тот язву себе заработал, так огорчался отставанием от графика. В солдатской столовке ничего, одни завтраки: сухой суп-концентрат, пшеничные хлопья и тушенка. Вот тебе и вся горячая пища: плохо разошедшийся в кипятке сухой фасолевый суп, а в нем плавают куски тушенки. Ну, правда, сигарет вдоволь. Если, чего доброго, когда-нибудь и сигареты закончатся, доблестная Третья армия сразу капитулирует.

Перри закурил «Честерфилд» и двинулся в путь среди груд битого кирпича и мертвецов, которые, как мнилось при свете дня, обрели бессмертие. Для них все вроде как только-только началось — и вместе с тем закончилось. Озабоченные старики с чемоданами и свертками даже не замечали его. Лица их были мрачны, ведь вся прожитая жизнь обернулась кровью на руках, и больше ничего за душой не осталось. Матерям с молчащими детьми было нелегко толкать разбитые коляски. Парни из других рот праздновали взятие очередного стратегического пункта — их сердца все еще бились. Развалины оглашались смехом, воплями и свистом. Кто-то отрубил живой курице голову, несколько человек пялились на бегающее туда-сюда заводной игрушкой птичье туловище.

Моррисон всего этого не видит, подумал Перри. И никогда не увидит. Ему теперь все чуждо, вообще все, даже Млечный Путь.

Картина смерти Моррисона мелькала в памяти несколькими кинокадрами — и лента обрывалась. Мелькнут кадрики внезапно в полной тьме — и обрываются.

Потравить бы сейчас байки. Самому парочку рассказать и других послушать. Посмеяться.

Складки на загривке, поворот головы, жабры на шее, жуткое щенячье поскуливание. И тьма. Мрак в душе.

Перри ужасно хотелось жить, но ведь и Моррисону — тоже. Патриоту, квадратной башке из висконсинского захолустья. Девичий изгиб губ, кивок-клевок головой под неизменное "Ну так"…

Это его черточки, Моррисона. Больше ничьи.

А семья еще не знает.

Кожевник Моррисон-старший выделывал кожи в вонючем бетонном сарае. Морри несколько раз про него упоминал. И вечно выигрывал в безик.

Перри проскользнул мимо разбитой лавки: в выкатившемся на улицу кирпичном крошеве кухонная утварь, метелки, терки, сковородки, целая плита. Конец света, а такие магазины еще существуют, удивительное дело. Какие-то гражданские ковырялись в месиве, набивали карманы, калечили пальцы о битое оконное стекло. Груды щебня, дымящиеся балки. Артиллерия постаралась, снарядов не жалели. Наверное, дома уже лежали в руинах, а обстрел все продолжался. Почему это от сгоревших зданий всегда несет жуткой кислятиной? И удивительно, стены рухнули, а батареи отопления держатся.

С самым невинным выражением лица он пробирался к развалинам Музея, направление на восток, пересечь парочку широких улиц — и на месте. Перри — художник, пожалуй, единственный во всей округе. В один прекрасный день он уйдет из рекламы, положит конец тупому копированию и посвятит себя творчеству. Он видел себя в просторной студии, наполненной ярким северным светом, но никак не мог представить, над какой картиной работает. В конце концов, какая разница? Он никогда даже не задумывался, какую картинку выдать для рекламы — все равно чего, арахиса, шоколадного печенья, жевательной резинки, автомобилей, — картинка являлась ему во всех подробностях, даже если он получал самые общие указания от фирмы-рекламодателя или от своего босса. Линия у него всегда выходила чистая и четкая, особенно хорошо получались лица.