Читать «Правила перспективы» онлайн - страница 43

— Я помню эту песню, — сказала фрау Шенкель. Ее глаза были полны слез.

Вернер перевернул пластинку, и музыка зазвучала снова; перед мысленным взором герра Хоффера закружились девушки в длинных юбках и мужчины с пышными нафабренными усами — Франция, беззаботное веселье и кутеж! Ах, былые времена! Дега, Моне, Ренуар! Золото, чистое золото! Ах, моя милая Сабина! Ах, Берлин! Ах, жизнь!

Музыка смолкла. Герр Хоффер со вздохом отпустил кота и поймал на себе резкий, неприязненный взгляд Вернера. Нет, наверное, показалось.

— Пожалуй, почитаю, — произнес Вернер, вытаскивая из кармана книгу.

— Глаза испортите, — сообщила фрау Шенкель.

— "По поводу мокрого снега". Какой блистательный заголовок.

Это были "Записки из подполья" Достоевского. Вернер откинул со страницы ляссе. Его удивительным образом притягивала русская литература, несмотря на то что она была запрещена.

С раздражающе надменной улыбкой под очками-полумесяцами Вернер держал книгу близко к свече.

— До чего подходящая книга, — заметил герр Хоффер.

Впрочем, он ее не читал.

— Я тоже так решил, — ответил Вернер. — Перечитываю ее минимум раз в год. Особенно эпизод про мизернейший немецкий бобрик, каждый раз смеюсь над этим местом. Припоминаете?

— Да, очень мило, — согласился герр Хоффер.

— А как он думал, что у него подлое и глупое лицо, и изо всех сил старался придать ему благородное выражение? — улыбался Вернер. — Просто чудесно. И потом, разумеется, все остальные тоже кажутся ему гнусными, подлыми дураками.

Он глянул на герра Хоффера так, что тому сделалось не по себе. Может быть, Вернер всегда презирал меня, подумал он. Из зависти.

— Просто чудесно, правда? — повторил Вернер из-за своих сверкающих полумесяцев. — Вы только представьте.

— Мне больше понравилось то место, — соврал герр Хоффер, — где он хвалит романтика за его ум. Я ведь сам романтик.

Вернер бросил на него ядовитый взгляд.

— Генрих, Достоевский говорит о русском романтике.

— Да, но…

— Который гораздо умнее и практичнее немецких "глупых надзвездных" романтиков, "на которых ничего не действует, хоть земля под ними трещи".

— Понятно.

— Или ты считаешь себя русским романтиком, Генрих?

— Разумеется, ты знаешь текст лучше меня.

— Надеюсь, что никаким русским он себя не считает, — проворчала фрау Шенкель. — Только этого не хватало.

Герр Хоффер прикрыл глаза. Перед ним опять замелькали кафе, вальсы и зеленые воды Сены.

— Между прочим, Дега, — произнес он ни с того ни с сего, — тоже не любил евреев.

В основном я занимаюсь тем, что бездельничаю ["бесцельно брожу"? — herumschlendern]. Вчера пришло пятеро, я едва успела спрятаться. Ни один голос не показался знакомым. Они проплывали надо мной, как корабли. Так и не довелось попрощаться ни с мамой, ни с остальными. Мне бы оглянуться, но и грушевое дерево, и черная калитка остались позади — прочь из сада, прочь из моей жизни.

14

Когда-то на рубеже веков эта широкая улица была застроена большими домами, виллами с каменными портиками и замысловатыми коваными решетками балконов и заборов вокруг аккуратных садиков. Теперь большую часть фасадов украшали свежие следы от снарядов и выстрелов. Немцы то бежали сломя голову, то пытались отбиваться, отчего было только хуже. Вы вступили на вражескую территорию. БУДЬТЕ НАЧЕКУ.