Читать «Шопенгауэр» онлайн - страница 44

Шопенгауэра нисколько не смущает эта антиномия единства и множества, общего и отдельного. „Множество вещей в пространстве и времени… не захватывают волю, и она, невзирая на них, остается неделима“. Ибо „множество вообще необходимо обусловлено временем и пространством, вне которых оно немыслимо“ (6, 131). Заимствуя схоластический термин „принцип индивидуации“, Шопенгауэр трактует множество, различие, многообразие вещей как результат „объективации“, привносимой в вещи в себе познанием, наделяющим их пространственным и временным различием. „Все разнообразие видов в природе и все множество индивидуумов принадлежит не самой воле, а только ее объективации и форме последней“ (там же, 159). Множественность требует различия местоположения и последовательности во времени, „где“ и „когда“, т. е. объективации. „Множественность однородного становится возможной только в силу времени и пространства, т. е. форм нашего познания“ (5, II, 278). Сказанное относится ко всему миру как представлению. „Индивидуация — простое явление… Поэтому множественность и различие индивидуумов тоже есть простое явление, т. е. имеется лишь в моем представлении“ (5, IV, 253). Поскольку же речь идет не о представлениях, а о вещах в себе, понятие множественности к ним неприложимо. И хотя мировая воля всюду является во множестве, „но это множество касается не ее, не воли как вещи самой в себе, а только ее явлений“ (там же, 345).

Последовательное проведение этого воззрения не допускало бы употребления Шопенгауэром понятия „вещи в себе“ во множественном числе. Ведь если воля свободна от всякого множества и, „несмотря на бесчисленность ее проявлений во времени и пространстве, сама она одна“ (6, 116), поскольку находится вне пространства и времени, то „единство“ и „множество“ — понятия, относящиеся к двум разным мирам, находящимся по разным сторонам покрывала Майи. Шопенгауэр специально оговаривает, что слово „одна“, понимаемое из противоположения „многому“, в данном случае бессмысленно. Имеется в виду не „одна“, а „единая“ воля, всегда являющаяся перед собой во множестве. Все это совершенно чуждая пониманию объективного диалектического единства общего, особенного и единичного метафизическая концепция, отрицающая как материальное, так и „идеальное“ логическое единство мира, утверждающая единство мира в его волюнтарности.

Проблема взаимосвязи макро- и микрокосма решается при этом не только антиматериалистически и антирационалистически, но и антидиалектически — в полном контрасте как с гегельянством, так и с лейбницеанской монадологией. Она решается метафизически в обоих смыслах этого слова. „Так как всякое множество и всякое возникновение и исчезновение возможны только во времени, пространстве и причинности, то следует, что и они свойственны только явлению, а ни в каком случае не вещи самой в себе“ (6, 174). „Диалектика“ для Шопенгауэра (и это после Гегеля!) только „искусство спорить“. Она не имеет никакого отношения к „объективной истине“. Это не более как „искусство духовного фехтования“. И Шопенгауэр не щадит усилий для изобличения 37 уловок этого „искусства“, сожалея о том, что „диалектика“ и „логика“ с древних времен употребляются как синонимы» (5, IV, 617–623).