Читать «Одиссей Полихроніадесъ» онлайн - страница 330

Константин Николаевич Леонтьев

— Нѣтъ! — сказалъ Благовъ медленно, печально и задумчиво, — нѣтъ!.. Я очень завидую вамъ, докторъ, что вы можете любить подобную жизнь и утѣшаться такими картинами… Для меня, къ несчастью, это непостижимо. Эта фамильярность, эта близость. Эти какія-то права какой-то женщины на меня!.. Этотъ неопрятный, отвратительный сонъ въ одной комнатѣ!.. Эти смѣшные разъѣзды съ визитами вмѣстѣ… «Вотъ, смотрите всѣ: мы мужъ и жена!..» Я не могу безъ отвращенія видѣть какого-нибудь умывальника общаго въ супружескомъ домѣ. Я не знаю, какими роскошными и раззолоченными чертогами надо окружить себя, чтобъ эта проза была сносна для меня!.. Къ тому же я не влюбчивъ, и какъ скоро любовь принимаетъ какой-то нѣжный характеръ, такъ я кромѣ отвращенія ничего не чувствую!..

— Послушайте, — возразилъ Коэвино, — но если вы въ горести, въ болѣзни… Кто! О кто лучше женщины усмотритъ за вами.

Благовъ засмѣялся.

— Когда я боленъ, я люблю повернуться лицомъ къ стѣнѣ и никого не видать. На что́ мнѣ жена въ эти минуты, когда я кромѣ ненависти и скуки ничего не нахожу въ себѣ? Не для того ли (тутъ смѣхъ Благова сталъ какимъ-то сатанинскимъ), не для того ли, чтобъ она видѣла меня въ такую именно минуту, въ которую я жалокъ и безсиленъ? Не лучше ли обыкновенный слуга, нанятый за деньги? Или старая сидѣлка, которая уже утратила всякій половой характеръ. Нѣтъ! болѣзни и недуги — это только новый поводъ ненавидѣть бракъ… Я говорю, поймите, не про учрежденіе брака, не объ этой нравственной такъ сказать конскрипціи, которую требуетъ отъ насъ общественный строй. Я говорю лишь о себѣ самомъ. «Да идетъ мимо меня сія чаша!» А учрежденіе я самъ защищать готовъ, хоть съ оружіемъ въ рукахъ. Есть люди, которые ненавидятъ молочную пищу, но изъ этого не слѣдуетъ, что надо перебить всѣхъ коровъ или перестать доить ихъ. Пусть это во мнѣ развратъ и порокъ. Но я имъ доволенъ для моихъ личныхъ нуждъ и вкусовъ.

Я не могъ видѣть сквозь стѣну, что́ дѣлалось въ это время съ лицомъ Коэвино; я слышалъ только, что стулъ его стучалъ и двигался не разъ, я слышалъ, что онъ пытался не разъ прервать Благова горячимъ возгласомъ: «А я! а я! ха, ха! Je vous comprends, mais moi!» Но Благовъ, всякій разъ ударяя звонко рукой по желѣзной рѣшеткѣ балкона, говорилъ: «pardon, je vais finir» и, возвышая свой рѣзкій голосъ, опять медленно и систематически продолжалъ.

Они говорили еще долго, и я долго ихъ слушалъ съ изумленіемъ. Коэвино уже давно согласился со всѣмъ, все уступилъ, опять сталъ безумцемъ, опять хохоталъ и сказалъ даже такъ:

— Après tout, la meilleure femme du monde, c’est la femme d’autrui.

И Благовъ… Благовъ отвѣтилъ на это… Какъ бы ты думалъ, что́?

— Да, пожалуй… если только это не надолго. А если привязаться и привыкнуть къ этой чужой женѣ и если мужъ при этомъ не ревнивъ, не опасенъ, равнодушенъ, какъ у насъ въ Россіи, напримѣръ, равнодушны мужья, то и это становится очень подло и гадко!