Читать «Одиссей Полихроніадесъ» онлайн - страница 23

Да, мой добрый и молодой аѳинскій другъ! Слышу и я нерѣдко теперь такія пламенныя рѣчи. Но не радостью наполняется мое сердце отъ подобныхъ рѣчей. Оно полно печали.

Кто правъ и кто не правъ, я не знаю: но, добрый другъ, дорогая память дѣтства имѣетъ глубокіе корни… И умъ нашъ можетъ ли быть вполнѣ свободенъ отъ вліянія сердца?

И тогда, когда я еще невиннымъ мальчикомъ ходилъ съ сумкой въ нашу загорскую школу, уже замѣчалось то движеніе умовъ, которое теперь обратилось въ ожесточеніе и бурю.

Учитель нашъ, г. Несториди, суровый и сердитый, воспитался въ Греціи и не любилъ Россіи. Священникъ нашъ отецъ Евлампій, веселый и снисходительный, иначе не называлъ Россіи, какъ «святая и великая Россія». Братъ нашей доброй бабушки, врачъ Стиловъ, одѣтый по-старинному въ дулама́ и джюбе́, поддерживалъ отца Евлампія въ долгихъ спорахъ, зимой по вечерамъ у нашего очага, лѣтомъ у церкви, въ тѣни платана, гдѣ къ нимъ тогда присоединялись и другіе люди.

— Благодаря кому мы дышимъ, движемся и есмы? — говорилъ отецъ Евлампій, обращаясь къ Несториди. — Кѣмъ, — продолжалъ онъ, — украшены храмы Господни на дальнемъ Востокѣ? Не Адріанопольскимъ ли миромъ утвердилась сама ваша Эллада, нынѣ столь свободная?.. Молчи, несчастный, молчи, Несториди!.. Я уже чтецомъ въ церкви здѣшней былъ, когда тебя твоя мать только что родила… Ты помни это.

— Такъ что́ жъ, — говорилъ ему на это Несториди. — Если ты тогда чтецомъ былъ, когда меня мать родила, такъ значитъ и панславизма опасаться не слѣдуетъ… Доброе дѣло, отецъ мой!

— Нѣтъ, Несториди, я этого тебѣ не говорю. Но у тебя много злобы въ рѣчахъ, — отвѣчалъ отецъ Евлампій и смущался надолго, и не находилъ болѣе словъ.

Онъ былъ умный и начитанный человѣкъ, но у него не было вовсе той ядовитости, которую легко источалъ Несториди въ своихъ отвѣтахъ. «Чулокъ діавола самого этотъ человѣкъ!», такъ звалъ учителя нашего добрый священникъ, хотя они были дружны и взаимно уважали другъ друга.

На помощь отцу Евлампію выходилъ, какъ я сказалъ, нерѣдко нашъ старый загорскій докторъ, братъ нашей бабушки Стиловой. Онъ былъ силенъ тѣмъ, что приводилъ тотчасъ же примѣры и цѣлые разсказы о былыхъ временахъ.

— Позвольте мнѣ, господинъ Несториди мой милый, — началъ онъ убѣдительно и ласкательно (и, слушая его тихую рѣчь, смягчался и становился иногда задумчивъ нашъ грозный спартанецъ), — позвольте и мнѣ, простому и неученому старичку, вымолвить свое немудрое слово. Былъ я не дитя тогда, когда сподобилъ меня Божій промыслъ узрѣть этими своими глазами, которые вы видите, великое событіе, а именно вступленіе войскъ россійскихъ въ Адріанополь. Было мнѣ уже двадцать слишкомъ лѣтъ тогда, и я жилъ на чужбинѣ во Ѳракіи, и видѣлъ, и слышалъ тамъ плачъ и скрежетъ зубовъ. Видѣлъ я своими вотъ этими глазами, какъ трепеталъ тогда грекъ, какъ не смѣли женщины выйти на улицу безъ фередже́ и покрывала, и если фередже́ на христіанкѣ было зеленаго цвѣта, то разрывали на ней это зеленое фередже́ турецкія женщины въ клочки и били ее, чтобы не смѣла она носить священнаго мусульманскаго цвѣта. Не осмѣливались тогда женщины наши выходить и за городъ на прогулку. Видѣлъ я, какъ въ двадцать первомъ году влекли на убой адріанопольскихъ архонтовъ, милый мой господинъ Несториди! Слышалъ я вопли женъ и дѣтей ихъ невинныхъ; видѣлъ, какъ янычары повергли стариковъ за волосы ницъ предъ дверьми собственныхъ ихъ жилищъ и отсѣкали головы христіанскія ятаганами.