Читать «Столовая гора» онлайн - страница 13

Так проходит минута за минутой, солнце плывет к зениту, оно не собирается остановиться — не внемлет никаким оправданиям — неуклонно свершает свой путь.

Актеры стоят, размахивают руками, изо дня в день заводят шарманку на один и тот же нудный мотив.

Но вот хлопает дверь, в кафе врывается юноша в обмотках и с длинными вьющимися волосами.

— Да что же это такое? — кричит он.— Я же не могу, всамделе! Не бегать же мне по всему городу. Я отказываюсь работать, я не лошадь, всамделе!

И снова скрывается за дверью, потому что он отвечает за всех, потому что он помощник режиссера, он сам опоздал и в душе рад, что опоздали другие.

7

— Вы знаете, что такое ждать?

Актриса Ланская останавливается у столика, где сидит Халил-бек. В руках у нее прут — гибкий зеленый прут, которым она ударяет себя по юбке. Губы ее ярко накрашены, лицо бледно.

Халил опускает глаза:

— Да, я очень хорошо знаю, что такое ждать.

Милочка смотрит на них с недоумением, но ей некогда задумываться, она бежит на зов.

— Пожалуйста, запишите на нас — две порции мацони, фунт чурека и стакан чаю.

— Хорошо, хорошо, я не забуду.

И в кафе снова водворяется тишина.

Глава вторая

1

На бульваре, у входа на Трек , мороженщик продает мороженое. Он стоит в тени под деревом со своей синей тачкой, выкрикивая горловым придушенным голосом:

— Сахроженное!

Мальчишки-папиросники не отходят от него весь день, как мухи. Они дерутся, считая заработанные деньги, прыгают на одной ноге, предлагают прохожим свой товар, не переставая сосут ледяное лакомство, зажатое между двумя вафлями. Липкая жидкость течет по их грязным пальцам.

Халил-бек хочет купить папирос. Он говорит несколько слов по-татарски — его обступают со всех сторон, толкая друг друга, закидывая восклицаниями, уверениями, бранью.

— Тише,— останавливает он их,— я куплю у того, кто споет и станцует мне «Гульджю». Он получит от меня вдвое.

Тогда все начинают кричать разом, точно воробьиная стая, слетевшая на ржаное поле, размахивают руками, глаза сверкают. Они забывают о мороженом, о других покупателях.

Шум длится две-три минуты, потом все затихают одновременно, образуют круг, а танцор выходит на середину.

Это самый маленький, самый оборванный, самый крикливый из всех папиросников. Спутанные курчавые волосы падают ему на нос, в грязном ухе серьга, шоколадное худое тело выглядывает из тысячи дыр. Он замирает посреди круга, зажмурив глаза, потом кривит рот, щелкает языком, поет и начинает вертеться, вскидывая то одну, то другую согнутую в колене ногу. Он поет все громче и громче, отчетливей щелкает языком, быстрее носится по кругу. Движения его внезапны, резки, точно у паяца, которого дергают за нитку.

Его товарищи, стоящие в кругу, хлопают в ладоши, раскачиваются из стороны в сторону, тянут свое унылое «а-а» на одной и той же ноте.

Халил-бек, аварец, и мороженщик, ярославский мужик, стоят и слушают. Один — оттуда, с гор, со снежных вершин, видных за много верст, другой — с унылых равнин, замкнутых лесами. Оба забылись, задумались о своем, о разном, под гортанную татарскую песню,— оба, закинутые на чужбину, в этот город осетин и терских казаков. Быть может, у каждого звучит в ушах своя родная песня.